По предварительному сговору

Над головой на огромной скорости, проносились низкие плотные тучи. Казалось, если поднять руку, можно совершенно спокойно коснуться их кончиками пальцев. Густая выше колен трава ржавого оттенка, трепещущая и припадающая к земле от непогоды, мешала идти, цепляясь за ноги. Трясло от ужасного пронизывающего холода, но на удивление он абсолютно не ощущал порывов ветра. Но все это было терпимо по сравнению с жаждой. Хотелось пить. Губы покрылись коркой и слиплись. Язык распух и мешал дышать. Он не мог сказать слова и даже издать звука. Жажда совершено его измотала, доводя сущность до безумия.

Он медленно и устало брел по узкому мрачному серому ущелью между зловеще сжимавших с двух сторон абсолютно отвесных гладких скал. Осознавал, что нужно двигаться. Идти вперед к видневшейся вот уже несколько часов обширной поляне, где в центре стояло огромное высокое дерево с широкой раскинувшейся кроной, на которое сквозь пробивающие облака лучи солнца падал яркий неестественный свет. Там можно будет согреться. Там можно уже отдохнуть.

Неожиданно возникшая тонкая струя родника, бесшумно падавшая вниз со склона, разбиваясь на миллионы мелких брызг о белые известковые камни, привлекла его внимание. Бросился к источнику, упал на колени, подставляя под живительную струю обожженный рот, старался быстрее насытить организм так необходимой ему жизненной влагой. Но мучительная жажда не отступала. Только мелкие брызги начали нестерпимо жечь правую руку и грудь. Боль становилась все невыносимее. Родник к его изумлению, превращался в поток раскаленного железа. Он закричал от боли и открыл глаза.

Сознание не спешило возвращаться к нему. В голове шумело, к горлу подкатывали приступы тошноты. Перед глазами вспышками пронеслись лица Тихонова, Вени и белые расплывчатые очертания человека склонившегося над ним. Его трясло. Свободной левой рукой непроизвольно прикоснулся к груди, стараясь хоть как-то унять нарастающую в ней боль. Пальцы нащупали тугие бинты, плотно сжавшие его грудь и правую руку, которую он почему-то совсем не чувствовал.

Кирилл лежал на высокой широкой кровати в холодной темной комнате прикрытый одной тонкой синей простыней. Впереди плясала узкая полоска света, бьющая через слегка приоткрытую дверь. Он попытался приподнять только голову, но вскрикнув от резкой вспышки боли пронзившее все его тело, отбросившее его обратно на подушку. Холодные капли пота мгновенно покрыли лоб. Отдохнув пару минут, собравшись и превозмогая мучительные ощущения, перекатившись через левое плечо, с трудом спустил ноги на холодный пол. На нем были одни трусы в пятнах засохшей крови. Сделав несколько шагов, он добрался до источника света. В ярком освещенном коридоре никого не было. Держась за стену, чтоб не упасть, шатаясь, дошел до следующей белой двери, на которой была прикручена дощечка, указывая, что за ней находится душевая комната. Зайдя вовнутрь оперившись о край чугунной ванны, повернул вентиль с водой. Первым делом он, одной рукой приспустив трусы, опорожнил прямо в ванну свой мочевой пузырь. Затем сделав несколько глотков воды утоляя мучавшую жажду, закрыл кран и, шатаясь, направился обратно. В это время его стошнило прямо на белый кафельный пол. Вернувшись в палату, с трудом забравшись на кровать, Кирилл одной рукой натянул на себя простынь и толстое шерстяное одеяло, лежавшее до этого у него в ногах. Закрыв от усталости глаза, он услышал быстрые шаги, направлявшиеся к нему. В левом предплечье, что-то кольнуло. Боль в теле быстро отступала. Ему стало легче и теплее, и он провалился в бездну.

Кирилл смотрел на старого, очень худощавого чеченца с накинутым на плечи белом халате, который около часа сжимал холодными, тонкими, но очень сильными пальцами его запястье, измеряя пульс. Тот хмурился и что-то бормотал себе под нос, посматривая на секундную стрелку своих простеньких наручных часов с потертым кожаным ремешком. На вид ему было лет семьдесят, очень низкого роста с чисто выбритым лицом и головой, и неестественно светло-голубыми глазами. Выходя из палаты, он коротко бросил медсестре:

– Готовьте к транспортировке.

В этот же день на машине «скорой помощи» Кирилла доставили в госпиталь в город Грозный.

Там его переодели в серую полосатую пижаму и поместили в одиночную палату с большим окном и умывальником.

Уже на следующий день, во время обхода, молодой, здоровенный парень, под два метра ростом, бритым затылком на мощной шее и руками схожими с задней ляжкой годовалого бычка, он же заведующий хирургическим отделением госпиталя внимательно рассматривал возле окна рентгеновские снимки. Его медицинский халат был чуть ниже пояса, и казалось, сейчас разойдется в плечах по швам.

– Ну что, мой юный друг, – пробасил он, – плохи ваши дела.

– А у кого они сейчас хорошие?

– У вас дела не просто плохие, а еще хуже.

– Кошмар.

– Кошма-а-а-р, – согласился доктор.

Перекинувшись фразами шедевра российского кинематографа Кирилл, напрягшись, следил за лицом эскулапа.

Бросив черные снимки на тумбочку, тот подвинул к кровати деревянный стул, умастился на него и нахмурил брови.