По осколкам разбитого зеркала

– Моя подзащитная призналась в трех кражах. Выразила свое глубокое сожаление, готовность вернуть деньги пострадавшим и компенсировать их моральные затраты. Озвучу еще раз эти суммы. Пятьдесят рублей, двести рублей и, о ужас, пятьсот рублей. Я сидел в этом зале и вспоминал свою бабушку. Однажды мы с ней шли по улице, и я увидел под ногами какую-то монету. Помню лишь, что она была блестящая. Тогда, кажется, за такую монету можно было купить мороженое. Я поднял. «Положи на место, – спокойно сказала мне бабушка. – Это чужое. Это табу. Запомни это на всю жизнь, чтобы не повторять чужих ошибок. Поверь мне, жизнь потом заставит тебя заплатить за эту невольную кражу во сто раз дороже. И, к сожалению, не только деньгами, но и бедами, болезнями». Не слишком научное объяснение, но я запомнил его на всю жизнь. Это определило мою жизнь. А вдруг. Да, кража – это очень плохо. Не в суммах дело, а в чистоте совести и щепетильности личности. Но раз речь зашла о чистоте, честности, совести – нашей общей совести, – то попрошу всех об одном. И буду в этой просьбе не оригинален. Пусть бросит камень в эту молодую женщину тот, кто никогда не знал страха перед завтрашним днем. Тот, кого не поражало никогда отчаяние у кроватки самого близкого существа, которого не на что лечить. Кто не знал предательства, с каким встретилась Зарина, оставленная отцом своего ребенка. Кто не испытывал паники перед холодом отторжения и враждебности в чужой, не принимающей тебя стране. Да, мы все скажем, что Зарина Акаева виновна, но в какой степени? Сравнима ли эта вина с тем зверством, с каким ее изувечили наши доблестные правоохранители?

– Попрошу адвоката не поднимать здесь вопрос, по которому ведется другое расследование, – сухо сказала судья.

Она ушла, вернулась, стала читать по бумаге такой же сухой текст, который отлетал от понимания Оли, пока она не услышала: «мелкая кража», «административная ответственность», «штраф в размере пяти тысяч рублей». И как результат: «Прошу освободить Акаеву в зале суда».

После заседания Оля и Сергей ждали Зарину во дворе суда. Она вышла в сопровождении маленького, смуглого, морщинистого мужчины с удрученным выражением лица. Это был ее отец. Он прилетел из Казахстана на суд, когда узнал, что о его дочери-воровке написали газеты. Из них же он узнал о существовании внука. Зарина скрыла рождение Данияра от родителей, потому что возлюбленный бросил ее, когда она была на восьмом месяце. Отец потребовал, чтобы дочь с внуком срочно летели с ним домой.

– Поедем сначала к тебе? – обратилась к Оле Зарина. – Заберем сына, потом на квартиру. Папа поедет за билетами.

– Нет, – решительно сказала Оля. – У тебя там маленькая, тесная комната, сейчас в ней грязно. Билеты на сегодня он точно не достанет. Отдохни там, рассчитайтесь с хозяйкой, а Данияр пока побудет у меня. Ему удобно, он привык. Когда все будет в порядке, позвони и приезжайте за ним. Я его соберу.

– Спасибо, – Оля впервые видела, как Зарина улыбается. – Да, я помоюсь, посплю… Спасибо.

Они приехали за ним через два дня. Сергей сказал, что будет их сопровождать.

– Как бы чего не вышло, – неопределенно произнес он. – Хочу убедиться, что это грозовое облако улетело в сторону границы. Мне перед заказчицей отчитываться.

Он смотрел, как Оля укладывает в яркий маленький рюкзачок чистые детские трусики и маечки, влажные салфетки, книжку с картинками, настольную игру, коробочку с детским печеньем и бутылочку с соком.

– Никогда не встречал такого обучаемого человека, как одна стукнутая жизнью чайлдфри, – задумчиво произнес он в потолок.

Зарина позвонила из такси. Оля вывела малыша с рюкзачком за спиной. Мать сдержанно его обняла. Дед придирчиво осмотрел со всех сторон. Данияр протянул Зарине ручку и пошел к машине, не оглядываясь. Оля, застыв, смотрела, как его усадили на заднее сиденье у окна. Тут он увидел Олю и, кажется, только сейчас понял, что она остается. Его черные глаза растеклись за стеклом, как растопленная смола, Оля увидела сломанный в плаче ротик, быстро сказала Сергею:

– Ну слава богу, я отстрелялась. Спасибо огромное. Побегу, мне должны звонить. Позвони, пожалуйста, когда улетят.

Никто и никогда не узнает, отчего так отчаянно прорыдала одна холодная и замкнутая чайлдфри весь день и всю ночь. Она и сама не знала. Переутомилась, наверное.