Плотницкие рассказы

– Читака… – Олеша даже отодвинулся. – Разве я про то говорю?

– А про чего?

Но Олеша не удостоил жену ответом. Словно сожалея, что дал себя втянуть в пустой разговор, он обратился ко мне:

– Вот, друг мой, на баню я больше не ходок.

– Почему?

– А вишь, приказ из конторы вышел: надо ветошный корм идти рубить. Сегодня бригадир зашел, вот хохочет. «Все, – говорит, – дедко, хватит тебе халтуру сшибать, иди в лес». – «Что, – говорю, – уж донеслось?» – «Донеслось», – говорит. А сам вот хохочет. «Во, – говорит, – какая депеша поступила».

– Какая депеша? – Я ничего не понимал.

– Депеша и депеша. На гербовой бумаге. Есть писаря в нашей деревне…

– Козонков, что ли?

Тут только я начал соображать, а Олеша беззвучно трясся на лавке. Не поймешь, то ли кашлял, то ли смеялся.

– Все, друг мой, по пунктам расписано.

Я не знал, что делать, и только моргал.

– А где бригадир?

– Да он на конюшню ушел только что. Беги, беги. Я схожу в лес часа на два. После обеда приду плотничать.

Олеша, кряхтя и охая, начал обуваться. Я же побежал искать бригадира.

С бригадиром мы вместе учились до третьего класса. Вместе зорили галочьи гнезда и гоняли по деревне «попа», вместе прожигали штаны у осенних костров, когда пекли картошку. Потом он отстал от школы, а я кончил семилетку и подался из деревни – наши пути разошлись в разные стороны.

– Но, но, стой, как велено! – услышал я бригадирский голос.

Широкой Олешиной стамеской он обрубал коню копыта. Лошадь вздрагивала, испуганно кося большим, радужно-фиолетовым, словно хороший фотообъектив, глазом. Бригадир поздоровался так, что будто только вчера потух наш последний костер. Я хоть и был немного этим разочарован, но тоже не стал делать из встречи события.

– Дай помогу.

– Да не! Уже все. Отрастил копыта, будто галоши. Что, Крыско, легче стало?

– Это что, Крыско?

– Ну!

Крыска я хорошо запомнил. По тому случаю, когда однажды мерин хитрым движением легко освободился от моей, тогда еще совсем незначительной, тяжести и не торопясь удалился, а я, корчась от боли, катался на прибрежных камнях. Я улыбнулся тому, что сейчас во мне на секунду шевельнулось чувство неотмщенной обиды. Положил руку на горбатую лошадиную морду. Конь с благодарной доверчивостью глубоко и покойно всхрапнул, прислонился к плечу широкой длинной косицеи нижней челюсти.

– Ну что, как живешь-то? – Бригадир взял сигарету. – Ребятишек-то много накопил?

В голосе бригадира чуялись те же интонации, с которыми он обращался к лошади, спрашивая Крыска, легче ли ему стало, когда обрубили копыта.

– Да как сказать… Дочка есть.

– Бракодел. Долго ли у нас поживешь?

– Двадцать четыре. Без выходных.

Бригадир слушал почтительно и искренне заинтересованно, и на меня вдруг напала отрадная словоохотливость. Я не заметил даже, как выложил все про себя. Собеседник, начав с количества и качества наследников, спросил, где и кем я работаю, какая квартира и есть ли теща, торгуют ли в городе резиновыми броднями и будет ли в ближайшее время война. На последний вопрос я не мог ответить. Что касается остального, то рассказал все подробно. Собеседник не остался в долгу. Он сообщил, что сегодня будет бригадное собрание, что в бригадиры его поставили насильно, что работать в колхозе некому: все разъехались, осталось одно старье. Потом рассказал о том, как ловил с осени рыбу и простудился и как заболел двусторонним воспалением легких. Почему-то он с особым удовольствием несколько раз произнес слово «двусторонним».

Крыско терпеливо дремал, дожидаясь, когда кончится разговор и когда понадобится что-то делать. Наконец я спросил насчет ремонта бани и той депеши, что пришла в контору по поводу Олеши. Бригадир засмеялся и махнул рукой, имея в виду Козонкова:

– А ну его! Он вон про магазин каждую неделю строчит жалобу. Привык писать с малолетства. Тут вот другое – конюха не могу найти. Иди ко мне в конюхи.

– Евдокия ж конюх.

– Да у ей грыжа.

– Ну а старики? Олеша как, Козонков?

– К старикам теперь не подступишься, все на пенсии. Каждый месяц огребают по двенадцати рублей. Нет. Козонков не пойдет, а Олеша – сторож на ферме.

– Так ты чего, сам и за конюха?

– Сам. – Бригадир завел Крыска в стойло. – Знаешь чего, давай объездим вон Шатуна? Я уж его разок запрягал.

В мои планы не входило объезжать лошадей. И все же я почему-то обрадовался предложению.

Шатун оказался здоровенной звериной трех лет от роду. Он обитал в крайнем стойле и, видимо, сразу почувствовал недоброе, потому что уж очень нервно вздрагивали его ноздри. Яблоки диких глаз неподвижно белели за ограждением.

Бригадир увел Крыска на место. Приготовил сбрую, пропустил в кольца удил здоровенный аркан. Потом подволок новые дровни оглоблями к стене конюшни, снял брючный ремень и припас еловую палочку. Положил в карман.

– А это зачем?

– Губу крутить.

У меня слегка захолонуло под ложечкой, но отступать было некуда. Бригадир осторожно начал открывать дверцу. Держа наготове оброть, начал подбираться к жеребцу и вкрадчиво, тихо уговаривать его:

– Шатун, ну что ты, Шатун, Шатунчик… У, б…, Шатунище!