Плотницкие рассказы

– Авенир Павлович! Привет! – сказал я с несколько излишней веселостью и тут же слегка покраснел от этих излишек.

Козонков сперва важно подал мне свою ладонь и давнул мои пальцы. Мне тоже пришлось легонько давнуть руку Авенира. Но Козонков давнул еще раз, а я этого не ожидал и с ощущением должника сел на лавку.

Помолчали. Славко на печи настырно ревел, хотя в интонации голоса чуялся интерес к моему приходу.

– Метет, – сказал я и подумал, что вряд ли нынче брошу курить.

– Метет, – сказал Козонков.

– Метет. Не холодно в избе-то?

– У меня тепло. – Козонков положил книгу.

– Вот зашел… – Я уже чувствовал, что начинаю теряться.

– Дело хорошее.

– …посидеть.

– Хорошее дело.

Славко ревел. Пауза оказалась такой мучительной, длинной, что я вспомнил анекдотический диалог двух старух, которые встретились в областном центре на главной площади. Одна остановила другую и спросила, обрадованная: «Это, Матрена, ты?» – «Да я-то Матрена, а ты-то кто?» – «Да я-то Евгенья, из Гридина бывала». – «Ну так ведь и я из Гридина, узнала меня-то?» – «Нет, милая, не узнала», – сказала Евгенья и пошла дальше.

Я сделал попытку завязать разговор.

– Не бывал, Авенир Павлович, на озере?

– Нет, брат, на озере не бывал, на все время надо.

– Да, на все время надо, само собой.

– Время да и времечко. – Авенир кашлянул.

– Оно конечно…

– То-то и оно-то!

– Да-да…

Я с тоской оглядел избу. Славко продолжал свой рев упрямо и планомерно, словно дал подписку реветь до самой весны. С потолка, оклеенного газетами времен волюнтаризма, глядели аншлаги и шапки, набранные чрезвычайным шрифтом, пол был не метен. На стенке ехидно тикали часы, приводимые в движение не столько гирей в виде еловой шишки, сколько привязанным к ней старинным амбарным замком. Рядом с часами висела фанерка – самодельное объявление «не курить, не сорить», причем крупно нарисованная частица «не» была общей для обоих глаголов и стояла впереди них.

Положение было глупым до крайности, но меня неожиданно выручила Евдокия – пожилая Авенирова соседка. Она специально, говоря ее языком, натодельно, пришла глядеть Авенирову дочь Анфею, приехавшую с ребенком в отпуск. Однако Анфея, как выяснилось, вместе с мальчишкой и матерью ушла к родственникам в другую деревню, и заход у Евдокии вышел пустой. По этой причине Евдокия долго охала и сказала, что придет еще. Уходя, она подошла к печи, где сидел и ревел внук Авенира. Оказывается, ревел он еще со вчерашнего вечера из-за того, что его не взяли в гости.

– Славко, ты все плачешь? – Евдокия всплеснула руками. – Утром была – ревел, и сейчас пришла – ревишь. Разве ладно? Отдохни, батюшко.

На печке затихло. Славко словно рад был, что его остановили. Он нерешительно вздохнул:

– Я, бауска, отдохну.

– Вот, вот, батюшко, отдохни, – ласково сказала Евдокия.

– А потом иссо буду.

– Потом еще поревишь, а сейчас отдохни. – Евдокия постояла, собираясь уйти.

– Ты, Евдокия, не в лавку пошла-то? – спросил Козонков. – Купила бы мне чекушку к чаю.

– Да как не куплю, знамо, куплю. Купить недолго.

Авенир Павлович открыл шкаф и поскреб в сахарнице. Достал рубль с мелочью. Тут я догадался, что пришло время действовать, сунул в задний карман два пальца и быстро вытянул трешницу…

Лед был сломан. Евдокия ушла, а мы с Козонковым закурили «Шипку». Мне стало как-то легче дышать, хотя Славко вновь захныкал на печке.

Козонков спросил, где я живу и сколько отпуск. В ответ на мои «двадцать четыре без выходных» Авенир выпустил дым и сказал, что раньше у подрядчика плотничали без всякого отпуска. Потом похвалил сигарету.

– Не думаешь, Авенир Павлович, курить бросать?