Плотницкие рассказы

Митька захохотал изо всей правды, по-настоящему захохотал, а в это время и зашел в избу Иван Африканович. Только не надо было ему заходить. Это уж точно, зря, на свою беду зашел. Сначала он не пил, отказывался, отставлял стопку, но Митька зорко следил за всеми, чтобы пили и от дела не увиливали, и Иван Африканович постепенно заговорил по-другому. Уже потом, после дела, он думал, что не надо было ему терять контроль и так напиваться, но русский человек умен задним умом. И вот незаметно для себя Иван Африканович поднакачался, хоть на ногах и крепко стоял, но все же не то что трезвый.

Вскоре всей компанией, с гармонией вывалились плясать на улицу, к бревнам Ивана Африкановича. Даже хромой Куров прикостылял, хотя и с большим запозданием, когда Митька уже играл на гармони, а двоюродный Мишкин дядя, по прозвищу Пятак, плясал с Мишкой на перепляс.

– А ну-к! – Иван Африканович то и дело порывался встать и тоже идти плясать. – Ну-к я сейчас, дайте, робята, я пойду!

– Сиди, Иван Африканович, ты и плясать-то не умеешь, – сказал Мишка Петров.

– Это я-то не умею? Это Дрынов плясать не умеет?

– Конешно, где тебе супротив молоденьких, – сказал Куров, глядя, как вытопывает Мишка.

И вот тут-то Иван Африканович и заскрипел зубами:

– Это я-то плясать не умею?

– Сиди, сиди, Африканович, – остановил Мишка.

– А ну, мать-перемать, дай круг!

Иван Африканович, покачиваясь, встал с бревен. Митька наяривал на гармошке, помогал губами. Мишка Петров даже не взглянул на Ивана Африкановича, плясал и плясал.

Мне товарищ поиграет,
Веселиться буду я.
Супостаты, со сторонки
Поглядите на меня.

Только спел Мишка эту частушку, а Иван Африканович схватил новый еловый кол и на Мишку:

– Это я плясать не умею? Это я со сторонки? – и как хрястнет об землю.

– Сдурел, что ли? – сказал Мишка и попятился, а Иван Африканович замахнулся, а Мишка побежал от него, а Иван Африканович за ним, а в это время Митька на бревнах засмеялся, и Иван Африканович с колом на Митьку, а Митька побежал, в избе скрылся, а Иван Африканович на Пятака. Пятак от него в загороду.

– Рррых! – скрипел Иван Африканович зубами. Он дважды пробежал с колом по всей деревне, всех разогнал, вбежал в избу к Мишке Петрову, сунул ему кулаком в зубы, Мишка на него, навалились вместе с Пятаком, связали у Ивана Африкановича полотенцем руки и ноги, но Иван Африканович еще долго головой норовил стукнуть Мишку и скрипел зубами.

– Не те у тебя фигуры, Африканович, не те, – говорил Пятак, и голова у него клонилась все ниже, ниже, пока он не захрапел, навалившись на стол.

3. Что было дальше

Далеко за полдень, после вылазки Ивана Африкановича, деревня понемногу начала успокаиваться. Только иные бабы, прежде чем идти куда, оглядывались и, уже убедившись, что все спокойно, шли.

В избе Мишки Петрова на полу спал связанный, пьяный и потому безопасный Иван Африканович, спал и пьяный Пятак, спал и старик Федор. Только Куров не спал, он не напился, поскольку был всех похитрее, в придачу он числился сторожем на ферме.

Хотя летом ему почти нечего было делать на дворе, он все же отправился туда. Пришел, хромой, по батогу в каждой руке, сел на бревно.

– Это чего там мой-то наделал? – спросила Катерина. – Напьются до вострия да и смешат людей-то.

– Да чего, ничего вроде. Поплясать не дали, вот и вышел из всех рамок. А так ничего. За телятами-то все ты ходишь аль сдала кому?

– А кому я их сдам-то? Ладно вон Надежна еще пособляет. Спасибо девке.

– Не ушло начальство-то?

– Вон в водогрейке сидят, пишут чего-то.

Начальство, о котором спросил Куров, как раз выходило из водогрейки. Это был председатель колхоза вместе с тем самым приезжим из района, что предлагал Ивану Африкановичу написать список людей, которые косят в лесу по ночам.

– Ну, теперь, Леонид Павлович, в телятник, – сказал председателю приезжий.

Телятник стоял рядом. Красивая, крепконогая Надежна сверкнула на них яблоками своих глазищ, убежала в коровник.

– Надежна! – Куров погрозил одним из батогов. – Опять ворота открыты оставила!

Однако Надежна не слышала, и Куров, как конвой, с батогами пошел следом за начальством, слушая разговор. Приезжий важно стукал ногой в перегородки, принюхивался и заглядывал в стайки.

– Что, Леонид Павлович, не сделали еще наглядную-то? – спросил он председателя.

– Наглядная, Павел Семенович, будет.

– Когда?

– Заказали в городе, будет наглядная.

– Успеете к совещанию животноводов?

– Нет, Павел Семенович, к совещанию не вывернуть, – сказал председатель.

– А ведь дорога ложка к обеду, Леонид Павлович.

– Будет, будет наглядная.

Куров не успевал ходить за ними и опять сел на бревно, блаженно потыкал батогом в землю. И вдруг он услыхал Мишкин пьяный голос:

Сами, сами бригадиры,
Сами председатели,
Никого мы не боимся,
Ни отца, ни матери.