Плотная опека

— У нас план, — начал было я, но догадался, о какой победе она говорит. Однако не идти же мне назад и резать Кубасову правду-матку в глаза. Я почесал затылок и распрощался с Верой.

Такси не рискнул брать, выбрался проходными дворами к трамваю, по дороге купил темные очки и смастерил из газеты панаму. Я походил на болельщика. По-моему, они все на одни салтык: орут лишь на стадионе, а дома — закрепощен язык.

Вечером я был дома. Иногда Бакота дает такие поблажки Акульшину перед матчем. Тихо было в моей трехкомнатной квартире, душновато, а внизу под балконом шелестели жестяные клены.

Я боялся. Я хотел отдохнуть перед игрой, но во мне сидело что-то. А чего было мне бояться в тот неясный приснившийся вечер? Я вспомнил свой возраст: от силы два сезона будущего. Но к черту это!

Слава богу, Нина не пилила меня. Она склонила над английской книжкой по лексикологии свои пряди и не сразу обернулась на шаги. Она не поинтересовалась: почему останусь, зачем? Ее лицо было знакомо холодным. Может, презрительным? Это я не хотел уточнять. Припухлые губы были сжаты, рот будто ножом прорезан. «Занимаешься? — невпопад спросил я. — Ну ладно…» Я ушел к себе, сел перед магнитофоном, чтобы забыться. Я послушал записи государственных гимнов разных стран, где побывал, почитал «Советский спорт», потом попил чайку с лимоном и спать захотел.

Но на моей постели возлежал Кубасов. Я остолбенел от такой плотной опеки. Я грубо толкнул его. Наверно, надо было драться.

— Больно же, — проворчал он. — Извини, Акуля, тренер велел… Переночую.

— Я женат, идиот! — крикнул я.

— Завтра игра, — ответил Кубасов, отводя мой намек.

У меня опустились руки, я упал рядом с ним и отключился. И мне приснился сон, странный сон, в котором я весь был закрепощен и лишен воли: Кубасов не отставал от меня, гонялся за мной по полю с косой в руках. «Куда теперь?» — спросил он. «В штрафную, — выдохнул я. — Головой забить попробую». — «Ну-ну. Не бойся, я просто так», — ответил он, и мы дружно побежали в штрафную площадь.

Открыл глаза: слава богу, я был на озере Кирша, где у нас лагерь.

— Доброе утро, Акуля! — улыбнулся Тимченко.

— Привет, Тимка-голкипер, — ответил я. — Сколько градусов на солнце?

— Девятнадцать, — сказал Тимка, причесывая перед футляром электробритвы свои черные вьющиеся волосы.

Я быстро натянул брюки.

— Тима, глаза-то у тебя голубые? — удивился я. — Красивый ты паренек. Для другой жизни — не для нашей.

— Поздно разочаровываться, — бросил Тимченко, он всегда нравился мне: не сомневается, и храбрый вратарь, храбрейший.

— Как — сегодня? — спросил он.

— На тридцатой забью гол, — ответил я. — И мы их сильно разочаруем, Тимочка.

Мы побежали разминать свои тренированные, привычные к труду тела. Я пробежал сотню метров по светлой рощице, отстал от команды и вернулся. Что-то бегать мне сегодня не очень хотелось.

В столовой прохладно, бело, пахнет помидорами и жареным луком. Я с порога хватаю этот утренний запах и вдруг вижу сбоку старшего тренера. Я вхожу в столовую.

— Вася! — кричит он.

Я нехотя возвращаюсь. Бакота выбрит, рыжеватые редеющие волосы влажны и гладко зачесаны на прямой пробор, обнажая белые полукружья на загорелом крепком лбу.

— Здравствуй, Евгений, — говорю я.

— Филонишь, — отвечает он без всякого выражения. — Как самочувствие?

— Здоровье в порядке, спасибо зарядке.

— Ну и хорошо. Теперь завтракать, Акуля, завтракать… Потом разговоры.

Мне хочется сказать Бакоте, что он был бы хорошим тренером, кабы не боялся. Нельзя в нашем деле трусить, раз ослабишь — загубишь себя. Защитник из Жени был крепкий, он давал жару даже гремучим умельцам из тбилисского «Динамо», но однажды сломался в столкновении, и все. Потух. Тогда Бакота и пошел по тренерскому делу, понимание у него было, диплом тоже. Из него получился такой же крепенький тренер. Беда Бакоты, что мы шли на третьем месте в чемпионате. Слишком высоко шли, не по нашим силам.

В полдень после небольшой тренировки мы собрались в красном уголке. Бакота расставил красные условные фигурки на условном деревянном поле и приказал слушать свою установку. Мы не возражали. Жар стадиона уже сгущался над нашими головами, он пробивался в нас самих, затапливая все остальное. Мы были дружной командой.

— Они будут нас давить, — сказал Бакота, и в это время в комнате появился Высокий.

Он действительно был высокорослый сильный мужчина с усталым властным выражением красивого лица. Высокий, казалось, молча внушал нам мысль о своей власти. Я знал, кто это, но, будь он даже с вершок, я бы понял, что безусловно Высокий, — такое у него было лицо.

— Доброго здоровья, товарищ Бакота, — снисходительно сказал он. Здравствуйте, хлопцы.

Во мне сработала школьная привычка вставать при виде учителя, и, хотя Высокий не был никаким учителем, мои ноги сами собой подкинули меня. Я оглядел стоявших ребят и начал злиться. Бакота улыбался с готовностью во взгляде, двигаясь навстречу Высокому. Тот протянул ему руку.

— Установка? — спросил он тоном знатока, по которому угадывалось, что ему не терпится помешать нам. — Садитесь, хлопцы.