Плотина против Тихого океана

Сюзанна не отвечала. Каждый раз мать говорила одно и то же и очень быстро уходила. Сюзанна обращала мало внимания на ее слова. Никогда еще она не казалась ей такой старой и такой сумасшедшей. Измученная переживаниями из-за уже неотвратимого отъезда Жозефа и бесконечными угрызениями совести, мать олицетворяла для нее их беспросветное прошлое. Сюзанну интересовал только Жозеф. То, что с ним произошло. После возвращения на равнину она почти не расставалась с ним. Когда он ездил в Рам на своем «ситроене», он чаще всего брал ее с собой. Однако с тех пор, как он рассказал ей свою историю, а это случилось в первые же дни после их приезда, он очень мало говорил с ней. Но как бы то ни было, он говорил с ней все же больше, чем с матерью, с которой разговаривать, видимо, просто не решался. То, что он говорил, не предполагало никакого ответа. Он просто не мог противиться желанию говорить об этой женщине. Почти всегда речь шла именно о ней. Он говорил, что никогда бы не поверил, что можно быть таким счастливым с женщиной. Что все те, которых он знал до нее, не могут идти в счет. Что он может дни напролет оставаться с ней в постели. Что они подряд три дня занимались любовью, и почти ничего не ели, и вообще забыли обо всем на свете. Правда, он-то все равно помнил о матери. Из-за этого он и вернулся в гостиницу, а не потому, что у него кончились деньги.

Как-то во время поездки в Рам Жозеф признался Сюзанне, что эта женщина должна за ним приехать. Он только попросил ее подождать недели две. Он и сам толком не понимал зачем: «Наверно, мне хотелось в последний раз посмотреть на этот бордель, чтобы уже ни в чем не сомневаться». Теперь она должна была приехать совсем скоро. Конечно, он думал о том, что будет с ними, с Сюзанной и с матерью, когда он уедет с равнины. Он много думал об этом. Что касается матери, то он не представлял себе ее будущего без концессии. Это сильнее ее: «Уверен, что каждую ночь она мысленно строит плотины. Когда высотой в сто метров, когда в два — в зависимости от самочувствия. Но так или иначе, она строит их каждую ночь. С такой идеей трудно расстаться». Он говорил, что никогда не сможет их забыть, ее и мать. Особенно мать, а вернее, то, что она пережила.

«Не могу же я забыть самого себя, а это то же самое».

Он считал, что она недолго проживет, но теперь это не так уж и важно. Когда человеку так хочется умереть, не надо ему мешать. Но пока он будет знать, что мать жива, он не сможет сделать ничего хорошего в жизни, не сможет начать что-то серьезное. Всякий раз, когда он занимался любовью с той женщиной, он думал о матери, вспоминал, что с тех пор как умер их отец, она сама ни разу не занималась любовью, потому что, как дура, считала, что не имеет на это права из-за них. Он рассказал Сюзанне, что мать была целых два года влюблена в одного служащего из «Эдема», она сама ему об этом рассказывала, но из-за них она ни разу не переспала с ним. Потом он рассказал ей о «Эдеме». О том, какими чудовищными были те десять лет, когда мать играла там на пианино. Он лучше помнил это время, потому что был старше, и сама мать иногда рассказывала ему об этом.

Когда матери внезапно предложили место в «Эдеме», ей пришлось как бы заново учиться играть на пианино. Она не играла десять лет, с тех пор как окончила Высшую педагогическую школу. Она рассказывала ему: «Иногда я просто плакала: руки меня совершенно не слушались, мне хотелось закричать, уйти, захлопнуть пианино». Но потихоньку руки стали вспоминать. Тем более что чаще всего она играла одно и то же, а директор «Эдема» разрешал ей репетировать с утра. У нее была навязчивая идея, что ее уволят. Потому она, видно, и брала с собой детей: вряд ли она боялась, как говорила, оставлять их дома одних, просто всеми способами стремилась разжалобить дирекцию. Она приходила незадолго до сеанса, стелила одеяла на креслах рядом с пианино и укладывала там детей. Жозеф хорошо все это помнил. Зрители быстро это заметили, и, пока зал наполнялся, они подходили к пианино посмотреть на детей пианистки. Для них это превращалось в своего рода развлечение, и дирекция не протестовала. Мать говорила Жозефу: «Они подходили посмотреть на вас, потому что вы были очень красивые. Иногда рядом с вами я находила игрушки и конфеты». Она и сейчас так считала. Она считала, что ее детям дарили игрушки, потому что они были очень красивые. Жозеф никогда не пытался разуверить ее. Они засыпали сразу, как только гас свет и начинался киножурнал. Мать играла в течение двух часов. Смотреть фильм он никак не мог: пианино находилось на одном уровне с экраном, гораздо ниже, чем зрительный зал.