Плотина

– Ну, что-то вроде струйки. Примерно как в водосточном желобе, когда кто-нибудь наверху моет машину. Думаешь, это что-нибудь означает?

– Купер сейчас ездит вокруг. Вызову по радио и скажу, чтобы взглянул на это. Ли, ты сейчас дома? Знаю, работал всю ночь, но спать пока не ложись. У меня ужасное ощущение, будто на нас свалилась большая беда. Оставайся у телефона, я перезвоню.

Уизерс взял радиопередатчик и связался с Купером, тот как раз направлялся проверить измерительные приборы в дальней клапанной камере. Уизерс приказал направляться на пункт наблюдения рядом с автостоянкой при распределительной станции. А телефон снова зазвонил, но прежде чем ответить, Уизерс быстро записал имена тех, кому обещал перезвонить.

– Электростанция, говорит Уизерс.

– Это из отдела новостей сакраментской газеты «Би». Мы тут разбираемся с одним слухом, будто плотина в ущелье Сьерра заминирована бывшими сотрудниками иранской тайной полиции. Согласно нашему источнику информации, взрывные устройства должны сработать через полчаса, так что Саттертон должен быть эвакуирован.

– Ваш источник информации – женщина из Санта-Моники?

– Вы ее знаете? Можете прокомментировать то, что она говорит?

– Я вам перезвоню.

Из громкоговорителя радиопередатчика послышался голос Купера, объявившего, что он прибыл на смотровую площадку. Уизерс наклонился к микрофону.

– Тебе видно подножие склона оттуда, где ты находишься? На северной стороне? Ничего странного не видишь?

– А что мне надо видеть-то?

– Мокрое пятно. Струйку воды примерно в сотне метров от берега реки. Посмотри вдоль шва между естественной почвой и подошвой насыпи.

– Обзор у меня хороший, только до этого места ведь около полукилометра. Подожди, наведу бинокль.

В наступившей после этого тишине Уизерс постукивал ребром ладони по стойке синхронно с биением, сердца. Мельком взглянул на настенные часы: было уже десять минут восьмого. В диспетчерскую вошел Риггс и начал было докладывать о только что состоявшемся разговоре с Боленом, но, услышав голос Купера из радиопередатчика, оцепенел.

– Это прорыв, Ньют... Господи Иисусе, должно быть, там расход пятнадцать или даже тридцать кубометров в секунду... Мы теряем ее, мы теряем всю эту проклятую штуку... Господи всемогущий плотина гибнет...

Часть третья Катастрофа

Глава 24

У Германа Болена разболелся зад. Он повертелся туда-сюда в специальном сиденье своего самолета ручной сборки, чтобы переместить центр тяжести на левую ягодицу. Боль в заду это ослабило, но зато усилилась боль в шее. Жара в кабине самолета не спадала. Он стянул с себя защитные очки модели Эдди Рикенбэкера и шарф, чтобы обмахивать вспотевшее лицо. Через боковое окно тоскливо смотрел на пелену тумана, заполнившего Центральную долину. Солнце теперь стояло над Сьерра-Невадой, и его отраженный свет слепил.

Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, попытался точно определить свое местонахождение. Начальная скорость приблизительно четыреста километров в час... Последним контрольным пунктом был... Скорость ветра и пеленг были... Через полминуты он осознал, что все эти цифры и подсчеты из сознания улетучились, и мысли снова вернулись к боли в заду. Он находился где-то около Фресно, а это уже достаточно близко. Во всяком случае, в полутора километрах над Фресно, а не внизу, в самом Фресно, и за одно это надо было быть благодарным. Захотелось быть где угодно, в любом месте, только не в своей тошнотворно дорогой игрушке в полутора километрах над Фресно. Возможно, погруженным в горячую ванну, пока его объемистый живот будут ласкать струйки пенного шампуня «Якуззи», а может быть, распростертым подобно орлу на каком-нибудь нудистском пляже в Бразилии.

Пять лет – целых пять лет! – он угробил на проектирование и сооружение личного самолета с помощью друзей, инженеров, механиков, ортопедов и летчиков. И все-таки машина была далека от идеала. По сути дела, какая-то камера пыток. Кресло, кабина и самолет в целом спроектированы по размерам, формам и весу его тела. И вот здесь-то мечта и лопнула. Самолет был отличным, но тело не смогло придерживаться первоначальных параметров. Можно распустить швы на костюме, но нельзя расширить самолет. Он скроен на того Германа Болена, которого больше не существовало. А сиденье напоминало о нем.

– Самолет номер 97307, вас вызывает центр в Окленде. Вы меня слышите?

Болен настолько углубился в свои мысли, что не прореагировал на голос из радиоприемника. Сознание блуждало по тем тысячам часов, которые он провел в своей домашней мастерской, хлопоча над форсунками системы Позы, хромово-молибденовыми трубами, кадмированными сочленениями разных тяг, изготовленным по спецзаказу мощным двигателем, который мог мчать самолет по небу со скоростью почти пятьсот километров в час. Маневренность не важна, ему нужна была скорость. Конечно, теперь из самолета и вовсе не выжать пятисот километров в час, потому что масса его собственного тела слишком уж превысила заложенную в проект.

– Номер 97307, говорит центр в Окленде. Вы меня слышите? Ответьте.