Плоть и кости

— Это вполне реальное место, — продолжала она, — и самое опасное место на земле. Оно опасно для всего живого и представляет угрозу для нашей святой цели.

Эрик, Симон и остальные переминались с ноги на ногу в неловком молчании.

— Это оружие, — сказала она. — Огромный меч, если хотите. Меч сам по себе не представляет зла. Меч можно использовать, чтобы убить врага или отпустить страждущего друга во тьму. Меч способен разорвать путы, связывающие беспомощного человека. Высоко поднятый меч может быть символом угрозы или же власти. — Она помолчала. — Подумайте о нашей войне с еретиками. Многие из них сражаются с нами, используя топоры, кинжалы и мечи, и мы знаем, что в их руках все это оружие олицетворяет зло. Но ваше оружие — это символ святости. Оно излучает истинную чистоту благодаря той цели, которой вы служите. Оружие, дети мои, может олицетворять добро или зло в зависимости от намерений того, кто его использует.

Лайла удивилась самой себе, что хотя бы отчасти, но она была согласна со словами этой женщины.

Жнецы столпились, негромко обсуждая услышанное между собой.

А затем матушка Роза подняла руку, и все смолкли.

— В действиях еретиков мы явственно видим происки зла. Мы знаем, ведь нас просветил пророк святой Джон, что в Конце Времен борьба добра со злом станет еще яростнее. Мы знаем об этом. Вы, мои воины-жнецы, прошли сквозь огонь и кровь, чтобы низвергнуть еретиков во тьму. Вы знаете, как знаю это я, и как знает сам святой Джон, что в конце тернистого пути всех нас ожидает тьма. Как только мы выполним свою святую миссию на этой земле, тьма поглотит нас и одарит вечным покоем. Не будет больше ни голода, ни болезней, ни страха. Лишь вечная тьма.

— Слава тьме, — тут же откликнулись остальные.

— Но мы все грешны. Все, кто облачен в плоть и оскверняет землю, ходя по ней, это грешники. Бог потребовал, чтобы человеческой жизни пришел конец. Он призвал мертвых восстать и открыл путь во тьму для всех, кто примет эту истину.

Толпа в благоговейном восхищении внимала ей.

— Только два вида людей остались здесь, в этом аду плоти и боли. Это еретики, отказывающиеся принять истину и волю нашего бога, — произнесла матушка Роза, ее голос звучал пронзительно и властно, — и мы благословенные воины бога. Мы жнецы, посланные на поля греха, чтобы искоренить заразу под названием жизнь.

— Слава тьме! — завопили остальные.

— Все вместе мы сумеем отправить тысячи еретиков во тьму. Тысячи.

Лайла заметила, что большинство жнецов рыдали, не скрывая слез, и покорно кивали в ответ, соглашаясь с этой женщиной.

— Но мы тоже смертны, мы состоим из плоти, хотя и несем в себе благословение нашего бога, — произнесла матушка Роза. — Пока мы верны своей цели, нам стоит помнить, что пути господни неисповедимы. И не смеем высокомерно утверждать, что полностью понимаем волю Владыки тьмы.

Жнецы промолчали, но Лайла заметила, что некоторые помрачнели, словно почувствовав неуверенность.

— Мы также должны быть готовы к тому, что святая война будет продолжаться столько, сколько будет угодно нашему богу, — продолжала матушка Роза, — даже если это означает, что кому-то из нас придется остаться во плоти.

— Но как долго? — взмолился брат Симон. — Сколько еще нам ждать момента, когда мы избавимся от плоти?

Матушка Роза обернулась к нему, и даже издалека Лайла ощутила силу взгляда этой женщины. Он был сильным, словно удар кулаком, и страшным, словно внезапный раскат грома.

— Столько, сколько того пожелает бог, — очень медленно произнесла она, растягивая каждое слово и угрожающе чеканя слоги. — Если он призовет нас в эту самую минуту, мы должны быть готовы умертвить свою плоть.

— Слава тьме! — прокричали жнецы.

— А если Владыка тьмы потребует, чтобы мы дожили до глубоких седин, то разве это слишком высокая цена за вечное блаженство для истинного верующего?

В ее словах прозвучал столь могущественный вызов, что все смолкли, и даже Лайла затаила дыхание. Матушка Роза приблизилась к брату Симону.

— Ответь, брат мой, — произнесла она ледяным голосом. — Если бог пожелает, чтобы наша священная война длилась сто лет, плюнешь ли ты ему в глаза и пренебрежешь волей божьей?

Брат Симон рухнул на колени, рыдая и сотрясаясь от ужаса. Он хлестал себя по щекам и рвал на себе одежду, а затем упал лицом в грязь.

— Я смиреннейший слуга бога, — завывал он. — До конца моих дней я буду предан ему.

Матушка Роза улыбнулась и кивнула.

— И так говорят все, кто искренне любит Владыку Танатоса, — произнесла она и отвернулась.

— Слава тьме! — завопили остальные.

Матушка Роза подняла руку, и все тут же смолкли.

— Брат Симон, — пробормотала она, — встань и посмотри на меня.

Бедняга, пошатываясь, поднялся на ноги. Кровь струйкой стекала из его ноздрей после ударов, которые он нанес сам себе.

— Владыка тьмы надеется на тебя, — сказала матушка Роза, а затем обернулась к остальным: — И на вас тоже. Готовы ли вы огнем и мечом проложить себе путь во тьму?

— Да! — завопили жнецы. Многие принялись рвать на себе одежду и колотить себя в грудь.

Матушка Роза подняла руку и указала длинным изящным пальцем на юго-восток: