Площадь Разгуляй

Пока Кони решал эту воистину неразрешимую задачу, Абелю донесли реплику великого князя относительно… недоверия жидам. Абель возмутился, хотя сам евреев не жаловал и никогда к денежным операциям в своих банках не подпускал, не веря в их порядочность, когда дело касалось золотого тельца. И деловые отношения с евреями обставлял с их стороны всенепременными гарантами. Однако искренне считал эти свои действия сугубо внутриеврейскими, по существу, такими же, как между братьями Александром и Сергеем, — внутрисемейными делами[6]. И чтобы какой–то, пусть даже августейший «жопошник», как в сердцах выразился Абель, позволял себе порочить честь еврея, — пусть вора, будучи вором сам?! И принял меры воспитательного порядка, только единственно возможные в своем полузависимом положении: немедленно востребовал просроченные Сергеем Александровичем долги всеми отделениями своего банкирского дома. И, в первую очередь, по переписанным на великого князя векселям его августейшего брата. Вот это вот было катастрофой: царские векселя Сергей Александрович обязан был перед царем погасить давным–давно — император не мог быть должником, тем более, банкира–выкреста…

Великий князь бросился к Розенфельду — главному кредитору. Но тот «с месяц как отбыл на воды», запретив на время своего отсутствия любой кредит. Попытка Сергея Александровича где–то еще перезанять хотя бы малую часть перезаписанной суммы, превратившейся в наваждение, оказалась заведомо бесполезной: когда Абель выяснял отношения с зарвавшимися должниками, все прочие кредиторы «не возникали». И тогда великий князь поступил, как поступают в аналогичных случаях до нитки ободранные картежники, «герои» — подонки из популярных романов. А в жизни — их авторы, которые в антрактах между картами изливают на неустанно поучаемое ими общество ушаты семинарской морали. Великий князь заложил через

Вениамина Трофимовича Корка (гаранта Третьяковых), не по–советовавшись с сестрой Марией Александровной, хранившиеся у нее и выкраденные им драгоценности ее супруга — раритеты… британской короны. Естественно, постоянный клиент Абеля — Корк, пользовавшийся неизменным расположением и кредитом Розенфельда, незамедлительно поставил в известность бабушку о сомнительной операции члена царствующего дома с ценностями Альфреда Эрнеста Альберта. Отказать великому князю Корк не посмел. Но… Что делать с краденым?!

Не задумываясь, Бабушка приняла у Корка драгоценности принца Уэльсского. Успокоила потрясенную поступком брата

Марию Александровну. И, взяв с нее слово молчать, передала пропажу фельдъегерю Британского банка Тиму Линчу для отправки ее по принадлежности через копенгагенский филиал банка Розенфельда.

— Что же дальше? — спросила однажды Бабушка «возвратившегося с вод» дядю. — С подарком великой княгине, ушедшем в Англию? И с твоим любимым Сергеем Александровичем?

— Ничего особенного. Драгоценности — у законных хозяев.

Приятно делать подарки тем, кто веками почитает твой народ, а тебя — Человеком. Ну, а с князем… С ним поступаем вот по этому Высочайшему повелению, — и он показал, не оборачиваясь, большим пальцем собранной в кулак правой руки куда–то за спину себе, вверх. Там на синем штофе обоев в белой резной раме висел веселенький чертежик–проектик какого–то дворцового, по всей вероятности, летнего сооружения.

Всем проектик был ординарен — и убогой композицией, и аляпистыми деталями, и кузнечной работы завитушками-картушками вкруговую.

Но совершенно сформулирована была оценка ему — резолюция, черной тушью наляпанная–наскребанная косо, с пропусками букв и кляксами по всему полю, с росчерком: «ПТРЪ»:

«ПРОЖЕКТ СЕЙ СЖЕЧЬ! ОННОГО ЖЕ ПРОЖЕКТЕРА БИТЬ БАТОГИ НЕЩАДНО!»

Но, видно, вступился кто–то свой за бедолагу–иностранца, пожалел незадачливого архитектора, решившего, что для русского царя и так сойдет, просил сжалиться — не насмерть бить, «НЕЩАДНО» же.

Потому чуть ниже основного текста той же рукою, тоже с кляксами и пропусками, — допись–милость Петра: «ДОНДЕЖЕ НЕ УСЕРЕТСЯ!»

Глава 33.

— Вот так! Выше резолюции Петра Великого не прыгнешь!

И мы за то же фармазонство бить будем нещадно, чтобы было неповадно. Хотя бы и незадачливым мздолюбивым Петровым потомкам… А вот белье при том менять, — согласись, — это уж вовсе не наши проблемы.