Площадь павших борцов

Да, для устрашения отступающих немцы иногда сбрасывали колеса тракторов из МТС, которые - в силу своей конфигурации - издавали почти немыслимые завывания.

- Хоть бы Волга-то поскорее, - говорили усталые.

- А на что она тебе, Волга-то?

- Говорят, там и остановимся. Чтобы ни шагу назад.

- Это какой же умник тебе сказывал?

- Да начальник станции. Дядька начитанный. Умный...

Соседей зорко оглядывали - не затесался ли кто чужой? В такое-то время всякое бывает. Заметили одного вихрастого, у которого в петлицах гимнастерки что-то непонятное было.

- Это что у тебя там обозначено?

- В петлицах-то? Так это лира. Признак музыкальности.

- А сам-то ты, выходит, на лире играл?

- На трубе!

- А где труба-то твоя?

- Спрашиваешь! Скоро нам всем труба будет.

- Не каркай.

- А что?

- А то, что и по мордасам получить можешь...

Отступая, они еще и сражались (и немцы, угодившие плен, на допросах признавались: "Это был ад... мы никак не ожидали встретить от вас, отступающих, такое сопротивление!").

* * *

- Так где же вы были? - продолжали пытать Гурова.

- А откуда я знаю? - огрызался тот, явно смущенный...

Наконец сам Н. С. Хрущев спросил его об этом же.

- Маршал, - отвечал Гуров, - отыскал стог сена, забрался в него, бурку свою разложил и говорит мне: давай, мол, Кузьма Акимыч, посидим здесь, чтобы не приставали.

- Что? - удивился Хрущев. - Так и сидели в стогу?

- Да нет. Иной раз, завидев отступающих, маршал вылезал из сена и показывал, куда идти, где сворачивать.

- О чем хоть думали-то... в сено забравшись?

- Маршал сознался, что сил нет появляться в штабе, говоря: "А что там делать? Хозяин станет по ВЧ мытарить, а что я скажу в оправдание? Войск нет. От меня потребуют жесткой обороны, для которой сил нет..." Вот так и сидели!

- Хорошо, хоть выбрались из этого стога, - сказал Хрущев. - А то ведь, знаешь, что я тут думал? И не один я.

- Догадываюсь, - согласился Гуров...

Только 9 июля Тимошенко удалось залучить в Калач - к аппарату Бодо, и в разговоре со Сталиным маршал открыто и честно признал свое бессилие и слабость своих войск:

- Над моей армией нависла серьезная опасность!

Вот с этого и надо было начинать, а не отсиживаться на куче сена, разложив под собой героическую бурку эпохи гражданской войны. Язык не повернется, чтобы в этом случае винить и Гурова в трусости (вспомните, как он на танке вырвался из котла под Барвенково - человек смелый!). Но появление Тимошенко в Калаче ничего не изменило; его фронт разваливался, маршал жаловался Сталину, что без подкреплений и авиации ни о каком отпоре противнику и речи быть не может:

- Враг очень силен, товарищ Сталин.

- А это я и без вас знаю, - грубо отвечал Сталин...

Наверное, в давних боях за Царицын маршал чем-то угодил Сталину, ибо даже сейчас голова его уцелела. Тимошенко продолжал оставаться героем штурма "Линии Маннергейма". Но в Москве наконец-то поняли, что события на южных фронтах стали неуправляемы, а Семен Константинович, кажется, и не был способен управлять ими. В одном маршал был прав: немцы хотели его войска взять в кольцо окружения, а он из этого кольца выкручивался, отступая все дальше и дальше... А куда же дальше?

Южный фронт генерала Р. Я. Малиновского рискованно склонялся к Ростову, а войска Тимошенко отжимались Паулюсом за Дон, а в рядах наших отступающих бойцов все чаще можно было услышать;

- Что ж это, земляки? Весной хотели из Днепра напиться, а сами уже за Дон тащимся. Гляди, так и до Волги недалече.

- А мы что? Мы люди маленькие. Скажут остановиться, мы и остановимся. Начальству виднее.

- Да где ты видел-то начальство? Лучше в газетку вчерашнюю глянь: на фронте у нас без перемен. Вот и получается, что там, наверху, ни хрена еще толком не знают...

Понятно, что им, рядовым труженикам военной страды, не дано было знать, что "там, наверху" - в ночь на 12 июля - родилась грозная директива Ставки No 170495: "Прочно занять Сталинградский рубеж западнее реки Дон и ни при каких условиях не допустить прорыва противника восточнее этого рубежа в сторону Сталинграда", - солдаты не знали, что в Ставке уже смирились с тем, что немцы займут излучину Дона, и им, солдатам, будет разрешено переплывать на восточный берег тихого Дона.

В ту же ночь фельдмаршал фон Бок, сильно встревоженный, вышел на связь с Гитлером и стал доказывать, что пока Вейхс не разделался с Воронежем, дальнейшее продвижение к Сталинграду и на Кавказ опасно для вермахта?

- Мой фюрер, не забывайте о флангах, - напоминал он.

- Вы мне более не нужны! - отвечал Гитлер, взбешенный тем немаловажным обстоятельством, что какой-то там фельдмаршал осмеливается учить его, бывшего ефрейтора...

Гитлер спустил директиву для Вейхса, словно предчувствуя, что сказано в директиве Сталина: "Не позволить противнику отступить на восток и уйти через реку Дон..."