Площадь и башня. Сети и власть от масонов до Facebook

В традиционных обществах появление рыночных сил подрывает часто передаваемые по наследству сети, а потому способствует социальной мобильности и уменьшает неравенство. Победу одерживает меритократия. Но когда сети и рынки действуют заодно, как в наше время, неравенство резко увеличивается, потому что львиная доля доходов, приносимых сетью, достается ее владельцам. Правда, молодые и очень богатые люди, которым принадлежат сегодняшние сети, как правило, придерживаются левых политических взглядов. (Редкое исключение – Питер Тиль[1406]: либертарианец, который в 2016 году стал выказывать симпатии к популистам.) Однако мало кто из них приветствовал бы введение скандинавской шкалы подоходных налогов, не говоря об эгалитарной революции. Похоже, хозяевам интернета нравится быть богачами почти так же, как это нравилось волкам докризисной Уолл-стрит десятилетием раньше, хотя они предаются не столько показному потреблению, сколько показным угрызениям совести. Трудно представить, что какой-нибудь инвестиционный банкир последовал бы примеру Сэма Олтмана из Y Combinator, который отправился в “паломничество” по американской глубинке – словно наложив на себя епитимью за результаты президентских выборов 2016 года[1407]. Однако Сан-Франциско, куда Олтман возвращается, остается городом, где царит почти такое же социальное неравенство, как в “Метрополисе”, – и не в последнюю очередь из-за рыночных деформаций, которые приводят к заоблачным ценам на приличное жилье. (Владение недвижимостью как определяющий фактор имущественного неравенства уступает первенство лишь обладанию правами интеллектуальной собственности, но не случайно самая ценная недвижимость находится ближе всего к тем территориальным скоплениям, где регистрируются наиболее ценные IP-адреса.) А все, что крупные технологические компании, по-видимому, готовы предложить миллионам дальнобойщиков и таксистов, которых они намерены заменить беспилотными автомобилями, – это некая форма базового дохода. Единственное утешение – что крупнейшие пайщики компаний, входящих в FANG, – это американские инвестиционные фонды, а они, управляя сбережениями американского среднего класса, предоставили этому классу значительную долю доходов от отрасли ИКТ. Однако следует сделать важную оговорку: иностранным инвесторам принадлежит, вероятно, не менее 14 % капиталов крупнейших американских корпораций, а в случае компаний с очень высокой долей экспорта (например, Apple, к которой около двух третей доходов поступает из-за границы) – почти наверняка гораздо больше[1408]. Впрочем, ни один серьезный исследователь рынков капитала не приписал бы этим иностранным инвесторам хоть самую ничтожную способность влиять на корпоративные решения компаний-гигантов.

Илл. 49. Сатирические графики сетей главных американских технологических компаний.

Наконец, в-третьих, печатный станок подорвал религиозную жизнь западного христианского мира раньше, чем сказались другие революционные последствия его появления. Интернет же начал с того, что подорвал торговлю. Лишь с недавних пор он начал подрывать политику, а если говорить о религии, то всерьез ему удалось навредить только одному вероучению – исламу. Как мы видели, сети сыграли ключевую роль в том, что произошло в американской политике в 2016 году. Возникла массовая сеть сторонников Трампа, которую руководители его избирательной кампании создавали (и которая создавалась сама) на платформах Facebook, Twitter и Breitbart. Это были “забытые” мужчины и женщины, которые 8 ноября, в день голосования, выступили против “глобальных особых интересов” и “неспособного и коррумпированного политического истеблишмента”, воплощенного в их глазах соперницей Трампа. Свою роль сыграла здесь и джихадистская сеть: вдохновлявшиеся ИГИЛ теракты, происходившие в год выборов, придавали убедительность обещаниям Трампа “ликвидировать сети сторонников радикального ислама в США” и запретить мусульманам въезд в страну.