Плохой хороший конец

В школе он никогда не участвовал в наших разговорах, всем своим видом показывая, что сидит с нами от нечего делать, а не из-за любопытства и боязни пропустить что-то важное. И он искренне не любил переменки и ждал их окончания сильнее, чем конца уроков, потому что только тогда Саша уходил в свой класс, больше не угрожая нашей не самой крепкой дружбе.

Так было до четвёртого класса, пока на одном из школьных праздников их не посадили вместе. Я выступал, играя одного из охранников короля в подобии детского спектакля, поэтому не мог быть буфером между ними. Кристиану предлагали побыть вторым охранником – близнецы в этих ролях смотрелись бы чудесно, – но он отказался, заявив, что ему «лицедейство не по душе».

Всё выступление я напряжённо наблюдал за ними (повезло, что у меня не было реплик), боясь, что они подерутся. Большего пацифиста, чем Саша, вообразить невозможно, а вот Кристиан часто использовал кулаки вместо аргументов в спорах. Когда в один из моментов он наклонился к Саше, я чуть не бросил своё бутафорское копьё, готовясь их разнимать, но этого не понадобилось. Кивая в мою сторону, близнец что-то шептал и ехидно улыбался, видя, как соседа веселят его комментарии. Я вздохнул с облегчением, и мне было совсем не обидно, что они обсуждают меня и мой нелепый наряд.

– Это необычно, да? – прозвучало рядом, и передо мной снова возникла Алиса. – То, что ты останавливаешься на несколько секунд, отдаваясь во власть воспоминаний.

Я поморщился. «Отдавая во власть воспоминаний»? Какая банальность.

– Не знаю, – я мотнул головой и продолжил идти. Она последовала за мной.

– Что вспомнил?

– Ничего особенного, – отмахнулся я, машинально замедляясь.

А кто сказал, что должно быть что-то особенное? Жизнь среднестатистического человека будет не интереснее видео с котиками – вряд ли у меня было как-то иначе. Или всё-таки было, и поэтому меня выбрали для участия в игре?

– Да и ты, как мне показалось, должна знать, что я вспоминаю, разве нет? – кашлянув, чтобы унять лёгкое волнение, спросил я.

– Да, конечно, – легко ответила она, – но мне было интересно, как это воспринимаешь ты. Я поняла: никак.

– Никак… – тихо повторил я, чуть поджимая губы – совсем как в детстве!

– Но это ничего. Я многое видела, и ты мало отличаешься от остальных.

– Но отличаюсь? – я зацепился за единственное слово, позволяющее не быть, как все, и тут же упрекнул себя за это жалкое желание выделиться, которое только сильнее подчёркивало, что я ничем не отличаюсь от ненавистной толпы. Только что-то внутри опять закопошилось. Всегда ли чёртова толпа была для меня ненавистной, или это только сейчас, когда от меня остались только рассказы из прошлого, в которых я видел какого-то рохлю, а не себя?

– Я не могу рассказать. Нужно время, для всего оно нужно, – будто читая заученный текст, приготовленный для всех, кто задаёт вопросы, проговорила Алиса. – Но самое важное сейчас – детали. Каждая мелочь…

Дослушать не дало новое воспоминание – яркая вспышка о свадьбе мамы и отчима. Мы, нарядно одетые и угрюмые, стоим в загсе, мама в красивом платье с прозрачной фатой, видя которую Кристиан бубнит, что это, должно быть, ужасно неудобно – видеть перед глазами занавеску.

А потом новая вспышка, перенесшая сознание на две недели вперёд – в день, когда мы переехали к отчиму и нам показали наши комнаты.