Плохой хороший конец

Спустя двадцать минут близнец выходит на сцену, и я удивляюсь тому, как ему идёт его одеяние, хоть это просто какие-то лохмотья бездомного. В зале становится тише.

– Простите за задержку. Наш принц загулял с какой-то принцессой, но мы уже вернули его обратно, так что скоро начинаем! – громко говорит он и поспешно удаляется.

Он так взволнован и воодушевлён, и я невольно чувствую то же. Это и есть актёрское мастерство – передать свои эмоции зрителю? Но в тот момент меня волнует не это; я боюсь, что он провалится. Почему-то сомневаюсь, что близнец может добиться успеха. Наверное, ревную.

Промотав саму постановку, память перекидывает сознание на аплодисменты и выход на бис. Теперь Кристиан в средневековом бархатном костюме. Светится искренним счастьем. Сильно разводя руки в стороны, я хлопаю и горжусь тем, насколько талантливый у меня брат. Впервые я не завидую, а по-настоящему восхищаюсь им. Становится стыдно, что я в него не верил.

Это воспоминание, такое светлое, яркое, вызвало тяжесть в груди, как после плохого не запомнившегося сна, от которого утром остаётся неосознаваемое чувство тревоги. Я тяжело сглотнул и осмотрелся, ища поддержки хоть у чего-нибудь. Схватившись за принесённую Мариной кружку с чаем, я сделал крупный глоток. Стало лучше. Я убедил себя, что стало.

Марина не увидела ни моё возмущение, ни то, что меня усмирило. Она уже сидела на своём месте и, проявляя удивительное трудолюбие, занялась работой. Я, чтобы не возвращаться к театру, спору и обсуждениям того, «в каком направлении движутся наши отношения», последовал её примеру, стараясь не думать о брате, искусстве и чужом таланте. Почти получилось, но иногда мозг переключался на обрывки той постановки. Кристиан действительно был очень убедителен. С его удивительной харизмой ему самое место в театре.

«А где моё место? Неужели здесь? Нет, не сейчас, потом, когда-нибудь потом».

В конце рабочего дня Марина предложила аперитив к четвергу. Я малодушно оправдался заданием для фотокурсов.

По дороге домой я сделал несколько совершенно пустых неинтересных снимков – чтобы очистить совесть. Я заставлял себя смотреть по сторонам, искал причину достать камеру, но это было бесполезно. Город провоцировал выводы, которые не получалось совместить с фотографией. Например, я ничего не помню о Москве. Мне было достаточно знания, что я живу тут, как мне казалось, с рождения, а всё остальное – чепуха. Но теперь я осознал, что для меня Красная площадь, Арбат, Царицыно, Воробьёвы горы – лишь названия мест, в которых я несколько раз был в последние месяцы. И в этом даже была логика, ведь, если верить воспоминанию про отца, мы с Кристианом из Нижнего Новгорода. И Саша, видимо, тоже. Я даже подумал с ним встретиться, спросить о себе – может, получится что-нибудь узнать? – но потом вспомнил про игру. Вряд ли я получу ответы так легко. А других причин общаться с ним я не нашёл. Но, представив его внешность, вспомнил, что у близнеца не было друзей. Он не понимал, для чего они нужны и не пытался ни с кем сблизиться. Даже со мной он дружил, потому что выбора не было – я ведь всё время рядом. Но появление Саши изменило его отношение, если не к понятию друга, то как минимум ко мне: Кристиан стал бояться потерять единственного более-менее близкого человека. И этот страх он маскировал агрессией.