Плохо быть мной

— Я с тобой не согласен, — перехватил эстафету другой представитель пола еще более прекрасного, чем женский. Его крашеная белая челка больше говорила не о долгих часах у парикмахера, а о напряженном отношении ученого к своей работе в химической лаборатории. — Творчество — это обязательная компонента искусства. Оно не зависит от художника. Тебе же известно понятие «творческий транс». Состояние выхода из обычного мира.

— Извините, у вас нет папиросной бумаги? — обратился я к невзрачной соседке чуть громче, чем следовало, и тем самым привлек общее внимание. Вся компания замолчала и одновременно уставилась на меня. На их лицах я увидел недовольство и немой вопрос. — Извините, — поспешил я попросить прощения. Еще какое-то время на меня смотрели неодобрительно, потом вернулись к беседе.

— Тебе известно понятие «творческий транс». Состояние выхода из обычного мира, — повторил свои последние слова молодой человек с точно той же интонацией. — А в кино в процессе съемок оно отсутствует. Съемки фильма — это рациональный процесс. А кино как искусство иррационально.

— Все зависит от того, как мы на это смотрим, — включился третий. — То, как мы сейчас разговариваем — это рационально или иррационально? Безусловно, мы эмоционально увлечены нашей беседой, но мы ведь говорим о конкретной вещи. Или то, как молодой человек только что бесцеремонно перебил Джуда и попросил у Глории папиросной бумаги. С одной стороны, он просит о конкретной вещи. С другой, он забывает обо всем на свете настолько, что пренебрегает элементарными правилами приличия…

Я бросил на Полину отчаянный, взывающий о помощи взгляд. Эти люди умели выставить тебя ничтожеством.

— Если мы будем идти по линии модерна, — напомнил, жеманно подняв руку, как школьник на уроке, крашеный блондин о том, что — вернее, кто — здесь главное. — В качестве поставангарда мы ничем не будем отличаться от парижской труппы, от «Ковент Гардена», который, надо заметить, в очень плохом виде сегодня.

— Вы знаете, я верю в молодой Нью-Йорк. Молодые нью-йоркцы знают цену всему этому шику, — возбужденно выдохнула Полина, и впервые за время нашего знакомства я не мог узнать ее.

— Не хотите ли вина? — спросил меня один из представителей гринвич-вилледжской элиты, протягивая бокал.

— Спасибо. — Я постарался звучать с тем светским британским акцентом, к которому прибегал в Англии, когда мне было что-то нужно от властей. — Я, знаете, до последнего времени не очень жаловал вино. Всегда предпочитал водку. Вино тянуло вниз, от него меня постоянно клонило в сон. А последнее время у меня вроде бы пошло, вино стало нравиться… — Я замолчал, потому что увидел, что вся компания молчит и все снова на меня смотрят.

— Это Миша, — объявила Полина официальным тоном. — Он изучает антропологию в Сассекском университете в Англии.

Я чуть ли не с ненавистью на нее посмотрел. Сейчас она была частью этого круга, чужой и нравилась мне все меньше.

Было решено допить вино и отправиться по барам. На улице разговор спустился несколькими уровнями ниже. Обсуждали, кто чего достиг в жизни. Это ввергло меня в еще большее уныние: на тот момент я мог похвастаться единственным достижением, и оно гордо вышагивало рядом со мной.

В месте, куда мы зашли, было полно народу. Я здесь уже был. Зашел сюда с друзьями Малика на второй день пребывания в Нью-Йорке. Бар для моделей. Конечно, не для супермоделей, но, куда ни посмотришь, перед тобой ангельское лицо в ореоле белых волос. «Девушки с низкой самооценкой. Скажи ей пару ободряющих слов — и она твоя», — выразился тогда бармен. И мне это так понравилось, что я сразу пошел наниматься на работу. И меня, как ни странно, взяли. На мне была куртка, которую я проносил в Брайтоне два с половиной года не снимая. Я спросил у владельца бара, человека лет сорока, который обходил бар под руку с парнем неземной красоты, есть ли для меня работа. «Есть. — Он прищурился. — Приходи завтра». Я не пришел, но все равно был очень доволен: работа в таком месте, и вот так сразу. Значит, есть во мне то, что нужно этому городу.

Сейчас бар набит до отказа. Опять: куда ни глянешь — божественная блондинистая головка. Одна машет нам из глубины бара.

— Элен! — закричали все и двинули к ней.

Очаровательная Элен сидит у стойки и разговаривает со здоровенным нью-йоркцем. Рядом с ней стоит модно одетый парень лет двадцати и держит за талию.

— Модель? — спросил я Полину по пути к столику.

— Певица, живет в Калифорнии, сейчас сотрудничает с Уитни Хьюстон. Элен настоящий профессионал. Понимает и чувствует музыку, как мало кто, кого я знаю.

— Полина, Полина, — посмотрела на нас Элен. — Сколько я тебя знаю, всегда рука об руку с красавцем. Только я не подозревала, что ты перекинулась на малолетних.

— А неоперившийся юнец рядом с тобой? — парировала Полина.

Про нас с парнем говорили в третьем лице, как про отсутствующих.