Плохо быть богатой

Кочина вздохнул, задумчиво потирая пальцами нос-картошку. С момента убийства прошло уже почти полтора суток. А в подобных случаях результат во многом зависит от первых сорока восьми часов. С каждым последующим часом шансов найти убийцу становится все меньше. Еще двенадцать, ну, пусть восемнадцать часов — и эти драгоценные первые двое суток с момента убийства истекут безвозвратно.

— Газетчики уже учуяли сенсацию, — мрачно проговорила Толедо.

— А ну, расскажи-ка, что ты обо всем этом думаешь? — буркнул Кочина.

Кармен Толедо медленно покачала головой.

— Ты знаешь, — медленно проговорила она, забирая оттиск журнальной обложки из рук Кочины и внимательно его разглядывая, — тот, кто это сделал, просто псих. Я хочу сказать, что обычному убийце духу не хватило бы сотворить подобное с такой красоткой. — Она задумчиво посмотрела на коллегу. — Мне кажется, его просто бесила ее красота.

— Возможно, — мрачно согласился Кочина, закрывая глаза, чтобы не видеть чудовищной сцены. — Или же он охотился за париком из натуральных волос.

10

"Le Cirque". Время ленча.

Вереница припаркованных в два ряда лимузинов брала начало у первого элегантного навеса над входом в ресторан и тянулась почти до середины квартала, подобно дорогому, сияющему полированным металлом и хромом поезду. Снаружи, у входа, их уже поджидал фотограф, держа в одной руки фотоаппарат, а в другой зажженную сигарету.

— Ну, как я выгляжу, дорогой? — бросила через плечо Анук де Рискаль Дэвиду Кэмберлену, пока шофер помогал ей выйти из темно-синего „фантома". Анук появилась без верхней одежды: ее роскошные баргузинские соболя остались в машине. Анук называла ее „мой гардероб на колесах".

— Великолепно! — почти пропел Дэвид глубоким баритоном. — Если бы я мог, я просто съел бы тебя.

— Если бы ты мог, — едко отпарировала она сквозь зубы, на секунду задержавшись на мостовой, чтобы дать возможность фотографу сделать снимок, — я бы отправилась на край света.

— Ах, Нуки, Нуки… Мы с тобой так похожи… Они оба весело рассмеялись, довольные этой маленькой перепалкой.

— Бр-р! Холодно! — Анук поежилась, взяла Дэвида под руку и прижалась к нему. — Давай-ка быстро внутрь, чтобы сразить их там всех наповал.

— Ну, тебе к этому не привыкать, дорогая.

Она довольно усмехнулась, выдернула руку из-под его руки и впорхнула в „Le Cirque" так, словно это обычная забегаловка рядом с ее домом. Хотя, кто знает, может, так оно и есть?

Анук де Рискаль умела подать свой выход. Врожденный инстинкт и чувство стиля, ее надежные помощники, помогали ей оставаться в центре всеобщего внимания, а благодаря мужу-модельеру она вот уже пять лет возглавляла список самых элегантных женщин Нью-Йорка.

Ее появление в ресторане произвело желаемый эффект и сегодня: головы присутствующих повернулись в ее сторону, и Анук почти физически ощутила горячую волну зависти, которой обдали ее женские взгляды. Каждая клеточка ее ликовала.

— Мадам де Рискаль! — пылко кинулся ей навстречу хозяин ресторана. — Вы просто восхитительны!

Она знала об этом и без него.

На Анук был черный костюм из буклированной шерсти от Антонио де Рискаля. Специальный заказ, единственный в своем роде. Она ясно дала Антонио понять, что произойдет, если ему взбредет в голову предложить второй такой же кому-нибудь еще. Изящную, элегантную юбку на высоком, похожем на тореадорский корсаже и короткий летящий жакет оживляла канареечно-желтая шелковая блуза, расписанная яркими махровыми розами. Ансамбль дополняли длинные черной кожи перчатки и черные кружевные чулки, а вместо украшений — букетик из перламутрово-розового шелка и клипсы в тон ему. Шляпа с широченными полями и черные же, изготовленные на заказ туфли, были тем мазком, который придавал ее облику совершенство. Шляпу Анук не сняла даже в ресторане — а иначе зачем вообще ее надевать?

Не оставалось никаких сомнений: Анук де Рискаль по праву считалась самой элегантной из всех собравшихся в переполненном ресторане женщин, жизнь которых всецело была посвящена уходу за собственной внешностью.

Когда метрдотель проводил их к столику Анук, Дэвид снова слегка коснулся ее локтя. Далеко идти не пришлось — их столик стоял в нише перед одним из двух огромных, скрытых занавесками окон: одно из самых лучших мест в ресторане.

Острые глаза Анук быстро и оценивающе скользнули по залу: пока она грациозно-лениво опускалась на диванчик, полускрытый навесом из лилий, ниспадающих на него откуда-то сзади. Знакомая до деталей обстановка: запотевшие серебряные ведерки для шампанского, официанты, открывающие бутылки, чтобы предложить посетителям снять пробу, знакомые роскошные канделябры на стенах, напоминающие по форме экстравагантные стебли тюльпанов, роспись на стенах, посвященная жизни французского двора. Сами французы называют эту технику росписи singerie, что в вольном переводе можно передать словом „обезьянник". На редкость удачное выражение. Картины изображали обезьяноподобных мужчин, одетых в забавные туалеты французских придворных восемнадцатого века, любезничающих с разряженными обезьянками-женщинами в напудренных париках.