Плохие девочки не умирают

Вот так. Я не преувеличиваю — дверь отправила меня в нокаут. Я приземлилась на попу. Наверное, это приятнее, чем стукнуться об пол затылком, но все равно ощущения отвратительные.

На мгновение мне показалось, что я сижу одна в очень темной комнате, в которой почему-то пахнет металлом. А потом я начала различать голоса, раздававшиеся со всех сторон, и ко мне вернулось зрение.

Слева на корточках сидела Лидия и таращилась на меня. Справа учитель изо всех сил пытался взять ситуацию под контроль. А впереди стоял какой-то блондин в очках.

Моя первая мысль: он очень симпатичный. Кудрявые светлые волосы, большие, полные беспокойства голубые глаза.

Моя вторая мысль: стойте, так я же знаю эти кудрявые волосы и большие голубые глаза.

Я закрыла глаза, и голова тут же начала болеть.

Учитель — историк в твидовом пиджаке — несколько раз похлопал меня по руке.

— Нельзя засыпать. У тебя, возможно, сотрясение.

Закрытые глаза от головной боли все равно не спасали, так что я распахнула их без возражений.

Он по-прежнему смотрел на меня. Нет, не учитель истории. Он.

Картер Блюм.

— Помнишь, как тебя зовут? — спросил историк.

Я, конечно, понимаю, что это стандартный вопрос, который первым делом задают пострадавшему. Но когда прекрасно помнишь свое имя, он очень раздражает. Я кивнула и открыла рот, чтобы ответить.

— Ее зовут Алексис! — с готовностью завопила Лидия. — Боже мой, Алексис, ты как?

Я прищурилась. От ее криков голова заболела сильнее.

— Все нормально.

— Алексис Уоррен, — произнес Картер.

Я непонимающе уставилась на него. Через мгновение он улыбнулся.

— Это я открыл дверь, — сказал он. — Прости, пожалуйста. Я очень виноват.

Он протянул мне ладонь, но я только непонимающе посмотрела на нее. Он засмеялся и убрал руку. И потом до меня дошло, что он на полном серьезе хотел, чтобы я ее пожала. Словно мы старики какие-то.

Лидия попыталась поднять меня на ноги. Учитель стал помогать ей. Картер никуда не уходил.

— Тебе мало того, что ты наделал? — набросилась на него Лидия. — Вали уже к своим юным республиканцам.

Картер не обратил на нее внимания.

— Мне ужасно жаль, — сказал он, глядя мне в глаза.

Осторожнее, Алексис. Я отвела взгляд. Нет, мне ни за что не мог понравиться такой парень, как Картер. Ну и что, что его глаза так ярко блестят? Ну и что, что у него волосы мягкие, как у ребенка?

Он был не в моем вкусе. Не то чтобы у меня вообще имелся свой вкус. Я не собиралась знакомиться со старшими парнями и в то же время не сомневалась, что среди учеников старшей школы Суррея мне своего прекрасного принца не найти.

Я поймала себя на мысли, что пялюсь на него.

Но тут, к счастью, прозвенел звонок.

— Тебе надо сходить в кабинет медсестры, — сказал учитель.

— Можно я с ней? — с жаром спросила Лидия. — Я ее лучшая подруга.

«Вовсе нет», — подумала я.

— Я думаю, она и сама справится, — ответил учитель.

— С ней должен пойти я, мистер Дейли, — проговорил Картер. — Это же я виноват. Я быстро.

Историк посмотрел на него с подозрением, но тем не менее кивнул:

— У тебя пять минут.

Лидия вздохнула и посмотрела на часы.

— Мне, наверное, пора на урок, Алексис…

Было очевидно, что она хочет, чтобы я позвала ее с собой.

— Ладно, — ответила я. — Увидимся попозже.

Историк поспешил в свой кабинет. Лидия недовольно поплелась на урок. Я осталась один на один с виновником моей травмы.

— Это совсем не обязательно, — произнесла я. — Я могу и сама дойти.

— Я с удовольствием составлю тебе компанию, — улыбнулся он.

4

ВСЕ началось в сентябре прошлого года.

У нас было школьное ТВ под названием «Суррей сегодня». Им занимались несколько ребят, помешанных на видеосъемке. Каждую неделю на классном часе нам показывали новые выпуски.

Ролик с моим участием стал последним в истории школьного ТВ.

Мы с ребятами-телевизионщиками вместе ходили на испанский. Однажды мы болтали, и они упомянули, что следующий ролик будет посвящен выборам в ученический комитет. Я тут же заявила, что все это надувательство и фарс. Конкурс красоты и популярности, больше ничего.

— Все кандидаты утверждают, что хотят изменить школьную жизнь к лучшему. Но вы поставьте скрытую камеру, — предложила я телевизионщикам, — и попробуйте спросить у кандидатов, почему они баллотируются на самом деле.

Так они и сделали. Когда кандидаты знали, что их снимают, отвечали как по учебнику: стремимся помочь школе, внести свой вклад, занять решительную позицию, бла-бла-бла.

Но когда официальная съемка закончилась, стали выясняться истинные причины. Они были разнообразны. Например, «куратор комитета просто красавчик», или «можно сколько угодно прогуливать уроки», или «когда собрания проходят дома у Тима Макнамара, его родители покупают всем пиво».

Когда ребята спросили меня (на камеру), за кого я буду голосовать, я сказала правду. А именно, что мне пиииииииип (по крайней мере, так оно прозвучало с экрана телевизора), кто эти кандидаты и что они там отстаивают — как и всем остальным в нашей школе.