Плод воображения

Судя по работе воображения, Соня постепенно сваливалась в штопор черной фазы опьянения. Она живо представила себе ночную «забаву»: преследование жертвы загонщиками; стрельба поверх головы, чтобы не убивать сразу и растянуть удовольствие; искалечив себе руку, «дичь» избавляется от браслета, чем продлевает свои мучения на несколько часов; беготня по темным улицам; короткая передышка в каком-то вонючем закутке; снова беготня, а сил всё меньше, кольцо сужается; в конце концов, окруженная охотниками, жертва отчаянно бросается на прорыв — и тут громилы из команды получают максимальное наслаждение, вспоминают свою боевую молодость; правда, сейчас они практически ничем не рискуют… если только жертва случайно не завладеет оружием… или если ей кто-нибудь не поможет… Одна ночь — одна охота. Пятерых — нет, десятерых — хватит на полторы недели. И, возможно, кто-то со стороны платит хорошие бабки за то, чтобы поохотиться. Тогда весь этот долбаный проект — просто гигантский аттракцион, такое себе урбан-сафари…

И о чем же свидетельствовали пьяные фантазии? Она и без психоаналитика могла сказать: тебе нужен мужик, старушка. Сколько времени ты уже не трахалась по-настоящему? Алик, конечно, в своем роде гений, но в постели его джойстика хватало ненадолго — в этом смысле Барский, несмотря на возраст, мог дать ему сто очков вперед, не говоря уже о дьявольской изощренности литературного льва со всеми его любовными зельями и привезенными с востока инструментами любви.

Внезапно Соня ощутила чьи-то твердые ладони на своих бедрах. Эти ладони подтолкнули ее сзади, и она едва не вывалилась из окна, на мгновение испытав притяжение темного пространства, готового в любую секунду принять ее в себя. Она была слишком пьяна, чтобы испугаться — хоть чужого прикосновения, хоть падения. В конце концов, для того она и пила, чтобы реальность стала неотличимой от игры воображения; чтобы почувствовать нечто такое, чего не хватало в обыденности; чтобы испытать то, что она десятки раз описывала в своих романах, но давно уже не чувствовала… а может быть, никогда не чувствовала. Ведь люди, по большей части, живут взаймы — пережевывают чужие слова и мысли, имитируют эмоции, тщетно пытаясь пробиться к себе, обнаружить внутри хоть что-нибудь, не пропущенное множество раз через копировальную машинку мозга…

И вот она почувствовала.

Это была ночь, ожидавшая жертвоприношения, и Соне было невдомек, что жертвы уже приносятся в десятке кварталов отсюда…

Точка возвращения была пройдена, и Соня неминуемо свалилась бы вниз со второго этажа, если бы чужие руки не подхватили ее по ту сторону потерянного равновесия. Высота казалась небольшой, и она вряд ли убилась бы, тем более что пьяные и непуганые имеют преимущество перед трезвыми и осторожными, — но, возможно, тогда продолжение было бы другим.

Последовавшее продолжение ее устраивало, независимо от того, в каком соотношении находились ее эротические фантазии и пьяный бред. Она отчетливо ощутила на своей груди руки, которые по-прежнему удерживали ее от падения, а сзади в ее круп уже упирался восставший мужчина — и она снова закачалась в неустойчивом равновесии между зовущей в объятия темнотой и вожделением…

Спустя несколько тягучих секунд ее ноги коснулись пола, но она оказалась прижатой к подоконнику нижней частью живота. Кто-то забрался к ней под платье, потянул трусики вниз. Она дважды переступила, освобождаясь от стреноживающей полоски ткани, и обнаружила, что уже не может, да и не хочет сомкнуть бедра из-за вклинившегося между ними столь желанного предмета, на который и опустилась своей приоткрывшейся бархатной мякотью.

Снизу вверх по позвоночнику поползло электричество, давая ответвления в живот и в соски, заставляя Соню изгибаться, словно кобру перед дудкой факира. Кстати, о дудке. Боковым зрением она всё же пыталась увидеть, какого мачо сама же для себя сочиняет по пьяной лавочке, — но было слишком темно и стекла распахнутых оконных створок никого и ничего не отражали. Ну и ладно, она себя не обидит. Хватит с нее задроченных программистов и упадочных поэтов. Пусть будет стандарт, пошлый стереотип — что-нибудь под метр девяносто, загар, здоровенные плечи, твердая задница и дудка размера XL. Гулять так гулять.

Она приподнялась, ослабляя его нажим, а потом снова плавно опустилась, чтобы прочувствовать вхождение, ощутить его каждым своим миллиметром, уже источавшим смазку. Да, с размером она угадала. Он проник в нее на всю глубину — к тому моменту глубина уже казалась ей высотой, от которой кружилась голова, а поле зрения искрилось по краям. Шею щекотало чужое дыхание, затем мороз пробежал между лопатками от легких покусываний; Соня повернула голову, подставляя его губам мочку уха, а заодно надеясь всё-таки разглядеть обладателя этой замечательной штуки, мощные толчки которой убедительно доказывали, что рай — это не обязательно дендрарий и бродящие по нему ангелы с лирами.