Плод воображения

Правда, и с самой реальностью появились проблемы. Мария перестала понимать, что это такое. Если реальность была тем, что раньше послушно ожидало ее в предсказуемом месте и в предсказуемое время, то теперь они разминулись. Во всяком случае, она не смогла бы объяснить, почему и за что убила Розовского, да и вообще не была уверена в том, что убила. По мере того как случившееся в номере «люкс» отеля «Европейский» отодвигалось в прошлое, оно всё больше напоминало одну из его любимых жестоких игр, во время которой она лишь немного перестаралась… зашла немного дальше, чем обычно… возможно, дальше, чем ему хотелось бы. Сделала ему слишком больно. И вдобавок разлила многовато томатного сока или бычьей крови. Но ничего, он ее простит. Он знает, что это она любя, только для того, чтобы доставить ему удовольствие. Отблагодарить за всё, что он сделал. В следующий раз она будет осторожнее. Она действительно думала, что он ждет ее в гостиничном номере (и, может, даже с нетерпением), пока она раскатывает по городу, выполняя мелкие поручения человека, пообещавшего полностью вылечить ее сына.

Она чуть не заплакала от счастья, когда он открыл свой ноутбук и показал ей видео, снятое в хорошей частной клинике, на котором ее сыночек улыбался в камеру и даже немного двигал ножками. Разве это не было чудом? Ей даже в голову не пришло спросить, откуда у него видео и кто снимал; здравомыслие давно покинуло ее. По крайней мере, набор цифр в углу экрана был похож на дату — вчерашнюю или позавчерашнюю… если бы еще она помнила, какое число сегодня.

Он поставил ноутбук на переднее сиденье внедорожника, а сам расположился на заднем. Иногда она отвечала ему, печатая на клавиатуре, но обычно этого не требовалось. Между ними установилось отличное взаимопонимание. Его приказы были недвусмысленными, а инструкции — исчерпывающими. При желании этот безымянный молодой человек, наверное, мог бы и ее излечить от немоты, но нельзя же просить слишком многого, особенно если дело касается чудес. Она готова была провести в молчании еще тысячу лет, лишь бы ее сын встал на ноги…

Видео из больничной палаты повторялось снова и снова — лучший фильм в ее жизни.

— Скоро ты сможешь поехать к нему, — сказал он, наклонившись вперед, так что его губы коснулись ее уха, а дыхание защекотало шею. И, пусть ее еще раз простит Розовский, она испытала от этого сексуальное возбуждение такой новизны и силы, которого никогда не испытывала со своим бывшим любовником, опытным и готовым на самые смелые эксперименты. — Но для этого надо кое-что закончить здесь.

Да никаких проблем. Она сделает всё, что он скажет, и потом не будет чувствовать ни малейших угрызений совести. Боль, сожаления и плохие воспоминания навсегда останутся в прошлом. Он обещал. И частично уже выполнил свои обещания — в отличие от того, которому она когда-то горячо молилась и которого тщетно просила о помощи.

118. Параход: «Приведи ее»

Он прислушивался к собственному дыханию. Оно звучало так, словно под толстым слоем тишины — тяжелой, пропитавшейся темнотой, уплотнившейся и слежавшейся до состояния донных осадков — из кого-то постороннего, еще чудом живого, со свистом выходил воздух. Параход не случайно зациклился на дыхании — кислорода ощутимо не хватало. В голове, сдавленной невидимым обручем, натужно пульсировала голодная кровь. Во рту было так сухо, что даже мимолетные мысли о косяке (знаменитом последнем косяке) вызывали отвращение. Его охватывал животный страх. Как он догадывался раньше, при непосредственной и неотвратимой близости смерти всё упрощалось до предела и сводилось к панике. В его частном случае паника грозила обернуться чем-то слепящим, удушающим, напоследок лишающим рассудка…

Он тщетно пытался связаться с Елизаветой. Один раз ему удалось вызвать тотчас ускользнувшее видение: горящая свеча и какие-то неразличимые фигуры вокруг. После этого снова наступила внутренняя темнота — абсолютная, когда даже не понимаешь, открыты ли глаза. Он всё же по старой привычке держал их закрытыми в надежде на какой-нибудь случайный контакт. И вдруг он увидел Эрика.

«Этого только не хватало, — подумал Параход со злостью, — сентиментальных соплей перед смертью. Ну здравствуй, любимая собачка. Кто будет следующим? Во всяком случае, не Мета…» Последняя мысль вызывала уже не злость, а что-то похожее на горечь непонимания.

Несмотря на кислородное голодание, Параход ни на секунду не принял свое видение за настоящего пса. Мертвые не возвращаются, иначе этот мир, возможно, был бы немного лучше. Но сущности, которые подобным образом являли ему себя, он принимал всерьез всегда, а сейчас тем более. Эрик двигался к нему странными зигзагами, его шерсть переливалась как жидкое пламя, а язык почему-то был черным. Но в остальном сходство было удивительное.