Плод воображения

В следующую секунду она рухнула на «пенсионера», который уже напоминал свернутый гимнастический мат — во всяком случае, жизни в нем было не больше. Боль и так не дремала, а тут перед ней открылось столько возможностей, что, если бы у Лады спросили, она всерьез задумалась бы, не лучше ли было приземлиться под трупом и гарантированно сломать себе шею. Казалось, кувалда раздробила оба вывернутых локтя, из тела выдернули, а затем снова вставили в него позвоночник, стянутые колючей проволокой внутренности затрепыхались в агонии…

И опять момент был неподходящим, чтобы умереть, хотя именно за этим она сюда приехала. Наступили сумерки, в течение которых она как будто слышала чей-то отдаленный смех по поводу ее наивности… и поджаривалась на медленном огне. Когда она снова смогла воспринимать хоть что-нибудь, кроме боли, оказалось, что стрельба закончилась. Если отрешиться от привычного гула в голове, тишина была почти музейной, такой, какая наступает в местах, потревоженных напрасно.

Лада с некоторым трудом повернула голову и увидела перед собой затылок мертвеца. На лестнице по-прежнему царила пыльная полутьма, но она почти не сомневалась, что по-прежнему лежит на «пенсионере». По крайней мере, запах соответствовал. А вот «олдспайс» куда-то пропал. Если сбежал, то было бы неплохо, чтобы Барский наконец вспомнил о ее существовании. Но имелся и другой вариант: «олдспайс» открыл ответный огонь, Барский убит или тяжело ранен, и ей придется выбираться отсюда самой. Причем побыстрее, пока здоровяк не передумал…

На протяжении следующих трех-четырех минут она убедилась в том, что киношный трюк «я-шарю-по-чужим-карманам-руками-в-наручниках» на практике трудноосуществим, особенно когда руки сзади, а мертвец тебе ничем не помогает, даже не желает перевернуться с одного бока на другой. Она рассчитывала найти в его карманах ключ от наручников, а в идеале — ключ и пистолет. Вроде бы нащупала через ткань куртки что-то твердое, но добраться не смогла. Пальцы не просто утратили былую подвижность — она удивлялась, что вообще может ими пошевелить. Это же касалось и предплечий — казалось, из локтевых суставов окончательно испарилась смазка…

Оставив затею с ключом, она лежала и собиралась с силами, чтобы подняться на ноги, когда со стороны коридора второго этажа донеслись звуки шагов. Кто-то приближался легкой танцующей походкой, нимало не заботясь о том, чтобы двигаться скрытно. Барский когда-то неплохо танцевал, но она сильно сомневалась, что ему сейчас до этого. А «олдспайс» был тяжел, слишком тяжел, хотя, как недавно выяснилось, довольно ловок. На то, чтобы вскочить и бежать, у нее уже не осталось времени — если предположить, что хватило бы сил. Она преодолела искушение прикинуться дохлятиной. Просто лежала и смотрела, ожидая, кто появится на верхней площадке.

Появился он — юнец из ее недавнего кошмара. Она уже ничему не удивлялась. Реальность была до такой степени ей отвратительна, что она почти с удовольствием заменила бы ее на что-нибудь другое. Желательно, не настолько болезненное. И не настолько безнадежное.

Мальчишка остановился на площадке, с ухмылкой рассматривая Ладу и словно оценивая ее состояние. А она уверилась, что видения — не такая уж чушь, как ей казалось прежде. Во всяком случае, оригинал не слишком отличался от своих копий, блуждавших по чужим снам. Он был красив и весел, имел здоровый загар. Он мурлыкал себе под нос какую-то джазовую мелодию. В правой руке у него было гусиное перо, которым он рисовал в воздухе одному ему ведомые иероглифы, но Лада была почему-то уверена, что и бритва находится неподалеку — скажем, в правом кармане шелкового жилета, видневшегося под расстегнутым пиджаком вечернего костюма.

Юнец начал спускаться по лестнице. Он двигался в своем прежнем ритме, и этот его непринужденный фокстрот выглядел утонченным глумлением над ее вынужденной неподвижностью. Остановившись над Ладой, он опустил руку с пером и легонько пощекотал ей нос.

Она отвернулась и увидела в нескольких сантиметрах от своего лица его черно-белые лаковые штиблеты. На носке правой штиблеты четко выделялось багровое пятно свежей крови.

— Детка, вставай! — сказал мальчишка чуть ли не ласково. — Сколько можно валяться? У тебя осталось… агха-гха-гха… семнадцать часов.

108. Дюшес: конец анекдота

Он успел разглядеть Барского и кое в чем убедиться, но на всякий случай решил дать ему расстрелять обойму. Мало ли — может, литературный лев окончательно свихнулся. Ведь бывало и такое.

Противник вел себя странно — сначала бестолковая засада, затем бессмысленная стрельба. Как будто он видел не совсем то, что было на самом деле…