Плюс один стул

Евдокия Степановна, несмотря на «засранность», как характеризовала это состояние в порыве негодования Роза Герасимовна, и пренебрежение к чистоте дома, за посудой следила с тем же маниакальным вниманием. Баба Дуся не доверяла современным чистящим средствам. На кухне в специальной кастрюльке у нее стоял мыльный раствор из хозяйственного мыла и сода в отдельной баночке. Только этими средствами она и пользовалась. И разбавляла, полоскала в пяти водах, отчищала тарелки, кастрюли и чашки жесткой губкой, избавляясь даже от намеков чайного налета и мыльных пятнышек.

Баба Дуся подозвала официанта. На самом деле она выставила ходунки, перегородив путь прыткому, но равнодушному юноше. Тому ничего не оставалось, кроме как остановиться.

– Поменяй! – Баба Дуся ткнула пальцем в тарелку и бокалы, которые были лишь на порядок лучше одноразовых. Мальчик пожал плечами и смутился. Он не мог ничего сделать. У него не было других бокалов, и вдруг на мгновение ему стало за это неловко. Этот банкетный зал, как и все заведение, был рассчитан на битье посуды, на лежание в салате, на танцы на столе и дай бог, чтобы не на скатерти, на то, что спиртное залакирует тарталетки и желудки у гостей окажутся достаточно крепкими, чтобы выдержать салат без срока годности.

Вот и сегодня в соседнем зале справляли поминки, а внизу, на цокольном этаже, гости гуляли на юбилее. Петя, приехавший отдельно от Ксюши, запаниковал, увидев на улице толпу людей в черном. Он не знал, что этот ресторан специализируется на подобных мероприятиях, разводя по трем залам скорбящих и празднующих, горе и радость. Здесь удивительным образом замыкались все жизненные циклы, исключая разве что рождение. И лишь туалет – один на все три зала – был объединяющим центром. И Пете даже не пришлось представлять, что его ждет дальше – он видел это собственными глазами. Он хотел сказать об этом Ксюше, но она как раз фотографировалась на фоне втиснутого в напольную вазу огромного букета алых гвоздик, которые были предназначены для усопшего.

Мужчины, собравшиеся у входа, курили, женщины утирались одноразовыми платками-салфетками. Здесь все было одноразовое – и посуда, и еда, и даже эти салфетки. Поскольку в здании курить было запрещено, гости из трех залов выходили на улицу, где стояло помойное ведро. Не мусорное, а именно помойное – так говорила баба Дуся. И Петя понял наконец, что это означает – ведро, куда бросали окурки, платки и смахивали ошметки салата с платьев и пиджаков.

Перед рестораном, выбравшим себе такую стезю, или, как стало принято говорить, «нишу», бегали, как заведенные механические игрушки, разодетые в парадное дети, замученные, осоловевшие от взрослого мероприятия. Безутешно плакал ребенок на руках у матери. Стояла беременная женщина, утянутая в платье. Ей было душно. Душно везде – и внутри, и на улице. Она вышла глотнуть воздуха и вынуждена была дышать сигаретным дымом. Тут же стояли гости с поминок, с юбилея и Петины и Ксюшины гости – веселые, радостные. Этот кусок, клочок улицы, казался кошмаром, в котором смешалось запланированное буйное веселье, неискреннее горе и демонстрация тщеславия и достижений прожитых лет.

Петя стал задыхаться так же, как та беременная женщина, которая медленно курсировала между группками людей, пытаясь поймать направление ветра, чтобы избежать смога. Но стоило ей отойти в сторону, ветер менялся, и беременную обдавало новой порцией табачного дыма или выхлопами подъезжавшей машины. Петя прижался к старому кондиционеру, который медленно крутил вентилятором, отхаркиваясь вонючим, теплым воздухом, и представил себе дальнейшую жизнь – вот сейчас он отгуляет свадьбу, потом, когда станет толстым, потным, пьяным мужиком с торчащей из штанов рубашкой, отметит юбилей. Рядом будет стоять Ксюша, превратившаяся в тетку, бабищу, в жутком костюме с яркими, аляпистыми цветами по подолу, с кудельками, которые сделаны явно накануне и держатся из последних сил. А потом он умрет, и на его похороны придут такие же посторонние ему люди, какие сидят сейчас в зале, на его свадьбе. И про него, Петю, будет говорить какой-то парень, как тот, что крутится сейчас вокруг Ксюши – то ли коллега, то ли бойфренд подруги, то ли бывший жених, с которым Ксюша решила «остаться друзьями». Или будет другой мужик – троюродный племянник или двоюродный брат племянника. И этот условный мужик будет сидеть за столом, жрать салат оливье, вливать в себя водку и произносить тосты. А Ксюша, как вот эта вдова, вышедшая покурить, не сможет даже заплакать. Не из чего плакать. Одна задача – скрыть радость, что отмучилась, да провести все не хуже, «чем у людей», – как положено, богато. Чтобы никто из родственников не сказал, что не так отметили, пожалели денег, сэкономили. Нет, нужно, чтобы с размахом, с шиком. Накормить и напоить «до усрачки», как говорила баба Дуся, всю дальнюю родню, которая съедется, сбежится, напьется и станет обсуждать, стоит ли вдове теперь снова выходить замуж.