Пляж острых ощущений

— Все — это вы, Генриетта Владимировна? — любезно осведомилась Беда.

— Хлопцы! — заорал дед. — Хватит меню обсуждать! Стройся! Равнение направо! На кухню шагом марш!

Мы гуськом потянулись на кухню.

На кухне Элка почему-то все-таки чистила перепелиные яйца. Маман колдовала над туркой — картина была практически идиллической.

— Элка! Ты что, разоряешь воробьиные гнезда?! — завопил дед. — Генка! А ты все же приехала! Молодец! Пора, наконец, познакомиться с сыном, он практически вырос, не орет по ночам и не марает пеленки! — Дед звонко хлопнул маман по заднице. Она вздрогнула и пролила кофе на газ. Синее пламя с прощальным шипением погасло.

— Не смей называть меня Генкой! — возмутилась маман и специальной зажигалкой наладила пламя.

— Что?!! — заорал дед. — Говори громче, не щелкай клювом как полудохлая утка!

— Ну, нисколечки не изменился, — вполне мирно себе под нос констатировала маман. — А сколько воды утекло!

Дородная девушка смущенно присела на краешек стула и с интересом стала смотреть, как Элка чистит мелкие яйца.

Мальцев смахнул невидимую пыль с диванчика, сел и, вальяжно закинув ногу на ногу, откинул небрежно со лба непослушную прядь.

Елизар Мальцев, в прошлом поэт и прозаик, теперь с головой ушел в новое дело — он начал маслом писать картины. В основном это были морские пейзажи. Вернее, — это были одни только морские пейзажи. В нашей квартире она висели на каждом шагу — одинаковые синие квадраты с небанальными названиями: «Изнывающее море», «Разочарованное море», «Влюбленное море», «Разъяренное море», «Сытое море», «Голодное море» и даже «Поддатое море».

Елизар штамповал свои шедевры десятками, сотнями, называл себя «маринистом», носил яркие шейные платки, льняные костюмы, седую кудрявую шевелюру — слыл, одним словом, творческой личностью и, несмотря на занятость в Сазоновом бизнесе, всегда находил время постоять с мольбертом у моря с задумчивым прищуром и с занесенной для очередного мазка кистью. Елизар умудрялся «выставляться» со своими «синими квадратами» в местных Домах культуры, а однажды Сазон даже откупил ему на неделю зал в городской картинной галерее. Выставка называлась «Мат Айвазовскому» и, как ни странно, собрала кое-какие сборы.

— Элка, будешь лопать воробьиные яйца, так и останешься стиральной доской! — закричал дед. — Эй, Кармен, доставай из сумки жратву!

Девушка подскочила, открыла баул и стала метать на стол какие-то объемные свертки.

— Кстати, дамочки и господа, разрешите представить вам Кармен! — провозгласил Сазон. — Это типа моя невеста. Вполне возможно, что я женюсь на ней. Она испанка и ни бум-бум по-русски!

— Ни бум-бум! — подтвердила Кармен, сверкнув исподлобья черными очами.

— Вообще-то, ее зовут Долорес, — вмешался Мальцев, — но Сазон всех испанок зовет Кармен. Долорес знает только одну русскую фразу: «Хорошо, господин».

— Хорошо, господин, — повторила Кармен и широко улыбнулась.

— Ну и дела, — развел я руками.

Утро еще только набирало силу.

— Деточка, бросьте вы эти чертовы яйца. Лучше достаньте во-он с той полочки кофейные чашки.

— Кофеин, Генриетта Владимировна, гораздо пагубнее влияет на организм, чем холестерин. Особенно если в нем вдруг заведутся раковые клетки.

— А что, в вашем организме завелись эти клетки?

— Ни бум-бум! — широко улыбалась Кармен, разворачивая свертки и извлекая из них пластиковые упаковки с салатами, нормальные яйца и даже огромную копченую курицу.

— Господи, в Испании такое неземное Средиземное море, — мечтательно простонал Мальцев с дивана.

— Что?! Говорите громче! У вас, что батарейки сели?!! — орал дед.

— Хорошо, господин! — начала раскланиваться Кармен.

— А почему вам не дает покоя мой прекрасный организм, Генриетта Владимировна? Потому что он молод, красив и неглуп?

— Вовсе нет, деточка. Просто у вас явный дефицит веса. Это нехорошо.

— Для кого нехорошо, Генриетта Владимировна?

— Для вашей красоты и ума, деточка!

— Генка, ты никак третируешь Элку?! — дошло наконец до Сазона. — Отставить!!!

— Не смей называть меня Генкой!

— Ни бум-бум! — Кармен жестом пригласила всех нас к столу.

— Рота, всем жрать! — приказал дед, усаживаясь на стул.

— Не садитесь на угол, деточка, а то семейная жизнь не заладится!

— Где у круглого стола вы видите угол, Генриетта Владимировна?

— В подарок на свадьбу я привез вам из Испании свою лучшую картину. Она называется… — Мальцев пересел поближе к столу.

— Ни бум-бум!

— … она называется «Охеренное море».

Это море меня добило. Я вдруг отчетливо понял, что завтракать в такой обстановке я не смогу. А также я не смогу в ней обедать, ужинать, спать, и просто дышать. Я схватил со стола батон и улизнул в свою комнату. Там, схватив телефон, я набрал номер своего старинного друга детства.

— Колян, — откусив пол батона, сказал я, — помнишь, ты говорил мне, что хочешь поехать во Владик к отцу, но не можешь найти себе на работе замену? Так вот, я согласен тебя подменить на пляже, при условии, что мне можно будет жить, или хотя бы время от времени ночевать на спасательной станции. Я готов приехать прямо сейчас!

— Ты же вроде женился? — осторожно поинтересовался Колян.