Пляска в степи

— Стало быть, я тогда на твоего мальчишку напраслину возвел, — воевода покаянно вздохнул.

— Батька, ты уж объясни мне, неразумному, о чем вы толкуете? — Стемид все глядел на перунов молот да не мог постичь.

— Двум князьям служил кметь Гостомысл — мне да брату.

— Али княгине, — не удержался воевода. — Она ведь его тогда присоветовала. Вот сучье семя, задери его Чернобог!

— Такой оберег носит Святополк. Отец велел выковать для меня колесо, а для него — молот, — пояснил Ярослав Стемиду.

Откуда бы сотнику знать ту давнюю историю.

— Дядька Крут нашел перунов молот затоптанным в песок в том самом месте, где на нас налетели хазары, когда мы ехали к Некрасу Володимировичу. Потом оберег пропал у него из седельной сумки, а его самого отравил кто-то в тереме. Кто-то из моих кметей.

— Я на отрока Горазда мыслил, — вновь вздохнул воевода, запустив пятерню в волосы на затылке.

— А-а-а, так вот откуда у мальчишки шрам через всю руку. Он что же себя до кости вспорол? — недоумевая, Стемид свел на переносице брови.

— Ну, так уж прямо сразу до кости, — ворчливо отозвался воевода, пожав плечами.

— Ты что же, батька, мыслишь, княжич был вместе с хазарами, когда на вас напали? — медленно произнес сотник.

Хмурясь, он щурился, отчего его голубые глаза казались почти черными в пламени лучин да масляных ламп.

— Выходит, был. А Гостомысл признал его оберег и украл. И дядьку Крута для надежности отравил.

Ярослав потянул за ворот рубаху, развязывая тонкие веревочки у самой горловины, и закатал повыше рукава. Воевода покосился на него обеспокоенно. Все же одно дело мыслить, что брат — изменник, а другое — ведать.

Стемид едва не взвился на ноги. Он схватился обеими ладонями за столешницу и сжал до побелевших костяшек.

— Раздери его Перун! — выругался сотник. — Он изменник и предатель, одно твое слово, батька, и…

— Нет, — жестко отрезал Ярослав.

Он казался спокойным. Верно, внутри все уже давно у него отболело по беспутному, подлому брату.

— Батька, да ты…

— Святополк уедет в Белоозеро, а княгиню Мальфриду я приглашу побыть у нас подольше. Не хочу отпускать далеко от себя.

— Мутишь ты воду, Мстиславич, — дядька Крут неодобрительно покачал головой. — Ядовитой змее рубят голову, вот и вся недолга.

— Святополк змееныш, а не змея, — Ярослав усмехнулся и положил на стол сцепленные в замок руки. Старые шрамы светлыми пятнами выделялись на загоревшей под жгучим степным солнцем коже.

— И я хочу знать, с кем он сговорился.

— Да с хазарами, с кем же еще! Что тут знать, — в сердцах выпалил дядька Крут.

Сотник кивнул, соглашаясь с ним.

— Батька, и впрямь, дело ведь воевода говорит.

— У хазар полководцев немерено. Уж не целому каганату брат меня продал, — князь скривил губы в невеселой улыбке. — И потому я его отпущу. Я хочу знать, с кем сговорился Святополк, — повторил он.

Княжий отрок V

Горазд стоял в дозоре вместе с кметями да отроками, пока князь творил на площади суд. Чаще тот выслушивал людей в гриднице, окруженный лишь несколькими боярами да дружинниками. Кроме княжеских людей да самих просителей больше в гриднице никого и не бывало. Но по нужде, не реже раза в несколько седмиц Ярослав Мстиславич вершил суд на большой торговой площади, куда ручейками стекался люд со всего городища, а может, и ближайших поселений — поглядеть на князя да ближников его, послушать, что скажет, как рассудит.

Для таких случаев сколотили на площади деревянные подмостки, куда поднимался князь, воеводы его да лучшая гридь. Мастера изготовили для князя престол: поменьше того, что стоял в гриднице в тереме, но с искусной витиеватой резьбой и с высокой спинкой. Для сегодняшнего дня им в спешке пришлось вырезать престол поменьше — для Звениславы Вышатовны. Князь решил, что выдался подходящий случай показать людям их новую княгиню. Вот и приладили к его престолу ошуюю престол поменьше.

Горазд стоял на подмостках чуть боком, чтобы поглядывать на скопившихся на площади людей — не протолкнуться как тесно! Он даже мамку с младшей сестрой приметил там. Тоже пришла послушать да на сына в княжьей дружине поглядеть.

Изредка Горазд косился на князя и княгиню. Суды на площади бояре не жаловали, и потому стоял позади Ярослава Мстиславича токмо его сотник Стемид. А позади княгини — Чеслава! И чего жаловалась она на докуку, мол, в няньки ее Ярослав Мстиславич определил. Раньше-то, поди, ее и в дозор на площадь не брали, а нынче же едва ли не на самом почетном месте стоит! С противоположного конца подмостков Горазду подмигивал Вышата. Быть в дозоре на площади он любил: девки пригожие улыбаются, рассматривают, краснеют да шушукаются. Красота!

Горазд же все больше хмурился. Стояла ненастная, мрачная погода. Еще с ночи небо заволокли тучи, и ветер принес холодную, промозглую серость с реки. Ветер же трепал полы плащей да длинные волосы мужчин, что выбивались из-под надетых на лоб тонких кожаных шнурков. Мальчишка мерз в одной рубахе да плаще, но виду, конечно, не подавал. Не может княжеский отрок на глазах у всего честного люда ежиться али голову в плечи втягивать.