Когда за ним закрылась дверь, Мальфрида прислонилась к ней лопатками и устало вздохнула. Брат уж который десяток зим был самым верным и самым преданным ее союзником.
Она не выжила бы без него в тереме у мужа, у Мстислава. Пришлая девка из чужой страны, говорящая на незнакомом языке. Коли б не Брячислав, не жить ей нынче княгиней в светлой горнице, не быть матерью единственного не прижитого на стороне княжьего сына… не больно это подсобило, как видно нынче. Но кто же ведал тогда!..
Мальфрида прошла вглубь горницы, где ждала ее мягкая постель, где лежали на деревянном полу звериные шкуры. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это спать на высокой лавке. Там, где она родилась, постелью служили толстые шкуры да накинутые поверх покрывала.
Княгиня сняла кольца, браслеты и подвески с драгоценными каменьями, расплела толстые косы. Расчесывая волосы гребнем, она то и дело вздыхала: заметно прибавилось у нее седины. Накидку, платье да исподнюю рубаху бросила прямо на полу возле лавки: девка поутру все уберет. Мальфрида скользнула на постель и укрылась теплой шкурой, закрыла глаза.
Но сон к ней не шел. Вместо него в голову лезли воспоминания о давно минувших днях. Поросли они быльем, но не для нее.
Все глупый младший брат! Разбередил неосторожным словом незажившую рану, всколыхнул в душе у княгини целую бурю! Сколько уж зим она не вспоминала, что когда-то их было трое. Когда-то у них была сестра. Которую она, Мальфрида, предала. Украла у нее то, что самой Мальфриде никогда не принадлежало…
От злости княгиня заскрипела зубами. Она не желала вспоминать о том, как едва не убила свою младшую сестру. Ей не оставалось ничего иного. У мужа не заканчивались девки, и она никак не могла родить ему сына.
В какой-то момент она заснула, но ненадолго. Проснулась посреди ночи в кромешной темноте, будто от толчка. Сердце у нее болело, как и тогда; в груди не хватало воздуха, чтобы дышать. Откинув шкуру, которая ее душила, Мальфрида резко села на лавке, царапая себя слева под грудью.
— Тихо, тихо, — зашептала она сама себе.
Она раскраснелась, и к покрывшемуся испариной лицу неприятно липли волосы, лезли прямо в глаза. Впервые за много-много зим ей приснилась сестра с ее холодным взглядом льдисто-голубых глаз, что выворачивал наизнанку все нутро.
— Ты давно умерла, — прошептала княгиня. — Все быльем поросло.
До рассвета она так и не сомкнула глаз. Боялась заснуть и вновь увидеть во сне светлый, строгий взгляд ее доверчивой, глупой и мертвой младшей сестры.
На другое утро Святополк выветривал хмель, сражаясь со своим воеводой на мечах на заднем дворе. Воеводу звали Драганом и был он предан лишь Святополку, а потому — всячески последним обласкан и любим. Удельный княжич подобрал его как-то на торге на Ладоге. Тот подрался сгоряча с кем-то да не мог выплатить виру, вот и грозило ему быть проданным в рабство на ладью к варягам. Святополку же пришелся по нраву дерзкий, непокорный воин и он выкупил его долг. Драган стал сперва служить ему в дружине кметем, после — десятником, а нынче вот — воеводой.
Святополк верил ему как себе. Тот не был ни ставленником матушки, ни соглядатаем дядьки Брячислава. Токмо Драгану он поведал о замысле своем да об Иштар, да о потерянном перуновом обереге. Драган же подсобил ему и с тем на редкость болтливым кузнецом, что надумал с князя своего золота стрясти за молчание! Нынче он уже никому ничего не поведает.
— Воевода Брячислав нынче по утру в спешке уехал куда-то, — сквозь зубы шепнул Святополку Драган, когда они сблизились во время очередного обмена ударами. — Сказывают, в общину, где жил кузнец.
Говорить во время схватки было несподручно, но зато никто чужой не мог нагреть уши! Взмыленный, встрепанный Святополк недовольно скривился. Убийство кузнеца, да еще единственного на несколько общин скрыть было им не под силу. Он лишь чаял, что слухи расползутся не столь шустро. Но не сбылось. Верно, и матушка, и дядька уж обо всем прознали.
— Довольно, — велел Святополк, опустив меч.
Может статься, не так уж и худо, что дядька Брячислав уехал из терема. Матушка занемогла и не выходила из горниц, и без их присмотра удельный княжич, наконец, ощущал себя подлинным владетелем.
Он велел принести в гридницу вина и увлек за собой Драгана: хотел потолковать без видаков да чужих ушей, но и не таясь особо, раз уж подвернулся такой случай. Едва войдя в гридницу, Святополк рухнул на престол и тотчас протянул руку к кубку с вином, заботливо принесенному расторопной теремной девкой.
— Худо мне, — пожаловался недовольно.
Выпил он накануне лишка. Как вышел от Предиславы, так и направился к себе в горницу, топить скуку и злость в вине. А нынче страдал головой и животом: тошнило до пятен перед глазами, едва сдюжил не проблеваться во время схватки с воеводой.
Хмыкнув, Драган посмотрел на своего княжича. Лицом тот походил больше на мертвого — бледный, синюшный. Воевода плеснул себе вина и, поморщившись, отпил. Его аж передернуло от вкуса. Никакого удовольствия он не находил в этой кислятине, иное дело — старый добрый мед!