- Зато у нас, - гордо отвечали ученики, - немало кораблей и шерсти. Наконец, в нашем королевстве не переводится выпивка, а каждый британец знает, что для него где-то уже пасется овца: придет время, и он эту овцу сожрет!
Мокрые стебли овсов, растущих по обочинам, запутывались в колесах. Гольбейн, озябнув, окружил свою шею мехом.
- У меня на родине сейчас царят метафизика и жажда идеалов, а вы, англичане, желаете лишь суетной любви и насыщения мясом, плохо проваренным. Если же какой-либо милорд и жертвует один грош на искусство, он совершает это с таким важным видом, будто уговорил дикаря прочесть святое Евангелие. Впрочем, - осторожно добавил Гольбейн, - я не впадаю в осуждение страны, приютившей меня, и король которой охотно создает мне хорошую репутацию и богатство.
Прибыв в Гундсон, они остановились у "Черного быка", заказали два кувшина вина. Гольбейн просил хозяина зажарить для них индейку пожирнее. Ученики спешили напиться:
- Мастер, у нас бокалы уже кипят от нетерпения!
- У меня тоже, - отвечал Гольбейн. - Но я вижу, что нашу индейку отнесли на стол к какому-то уроду. Эй, хозяин! Кто эта скотина? Я ведь любимый художник вашего короля.
Трактирщик надменно ответил:
- Твою индейку съест человек, талант которого король возлюбил пуще твоего таланта. Это. палач короля, и ты бы только видел, как ловко отрубает он головы грешникам!
Дождь кончился. Стадо мокрых овец, нежно блея, возвращалось с далеких пастбищ. В окно трактира виднелся замок и обширный огород, на котором издавна выращивали зелень для стола британской королевы Екатерины Арагонской.
- А когда я был в Англии первый раз, - заметил Гольбейн, - то бедная королева, желая полакомиться свежими овощами, прежде посылала курьера за салатом или спаржей через канал - во Францию!
Палач со вкусом разодрал индейку за ноги, он алчно рвал зубами сочное мясо. Профаны старались пить намного больше своего учителя, обглоданные кости они швыряли в раскрытые двери трактира, где их подхватывали забегавшие с улицы собаки.
- Скоро с этого огорода, - шепнул ученик, - все ягодки достанутся другой. Говорят, наш король жить не может от безумной любви к фрейлине Анне Болейн. Старая королева сама и виновата, что, посылая за салатами, заодно с травой прихватила из Парижа в Лондон и эту смазливую девку.
- А я слышал, - сказал второй ученик, звучно высасывая мозг из кости, - что эта девчонка заколачивает двери спальни гвоздями и она не уступит королю, пока папа римский не даст его величеству согласия на развод с его первой женой.
Палач уничтожил индейку. И подмигнул Гольбейну.
- Тише, тише, - испугался Гольбейн. - Я лишь бедный художник в чужой стране, и мне ли судить о делах вашего короля?
Палач вышел и вернулся с огорода, держа в руке цветок, который он с поклоном и вручил Гольбейну:
- Я догадался, кто вы. Гольбейн! Я слишком уважаю вас. Если вам не очень-то повезет при дворе нашего славного короля, я обещаю не доставить вам лишних переживаний. Поверьте, я свое дело знаю так же хорошо, как и вы свое дело.
- Благодарю, - учтиво отвечал Гольбейн. - Ваши добрые слова доставили мне искреннее удовольствие.
А в сумрачной галерее Гундсонского замка пылали огромные камины, музыканты тихо наигрывали на гобоях. Ближе к ночи кардиналу Уоллслею доложили о приезде знатных гостей. Вошли тринадцать мужчин в масках, они просили сразу начинать танцы. Один из них сорвал маску, открыв большое белое лицо с рыжей бородой - это был сам король Генрих VIII, который смелой поступью направился к молодым фрейлинам. Камергер сказал Гольбейну, чтобы убирался отсюда прочь - на антресоли, куда и проводили художника лакеи. Скоро на антресолях появился Генрих, ведя за руку смущенную девушку с гладкой прической, из-под которой торчали непомерно громадные бледные уши.
- Посмотри, Гольбейн! - воскликнул король, жирной дланью, унизанной перстнями, поглаживая нежный девичий затылок. - Скажи, где ты видел еще такую красоту? Я хочу иметь портрет моей драгоценной курочки Анны Болейн. На, получи!
Генрих VIII отстегнул от пояса один из множества кошельков, украшавших его, и швырнул кошелек мастеру, который и поймал деньги на лету, невольно вспомнив собак в трактире, хватавших обглоданные кости. Анна Болейн скромно ему улыбалась.
Ганс Гольбейн вернулся к своим ученикам:
- Пора растирать краски, время готовить холсты. Будем трудиться ради сохранения примет своего времени. Потомки да знают, как выглядели брюхатые короли и тощие нищие, как одевались фрейлины и проститутки. Что там за складка возле губ Анны Болейн? Ах, оказывается, его королевское величество слишком сегодня строг. Запечатлеем и это!
Есть отличный рисунок с Анны Болейн, которую художник изобразил павшей на колени. Что-то жалкое, что-то вымученное, что-то безобразное, но только не молитвенное чудится в этой женщине, уже с юности вовлеченной в "пляску смерти" художника. Гольбейн создал очень много, но осталось после него очень мало. Время, беспощадное к людям, не пощадило и его творений. Наверное, он мог бы поведать о себе далекому потомству: