– У нее был нож, – ответил он тем же сухим сдавленным голосом.
Я посмотрела на него, но даже уцелевшая половина его лица ничего мне не сказала. Такой же красивый и безжизненный, каким бывает иногда Жан-Клод. Будто смотришь на картину, на портрет красавца-принца, возвращающегося из битвы. Даже когда я взяла его руку в свои, он остался так же далек и отстранен, будто висел на стене музея.
Жан-Клод уже отдирал пластырь от груди Реквиема. Я склонилась над рукой и тоже занялась пластырем, держа его руку в своей, потом стала разматывать марлю. Кисть была исчеркана мелкими и не такими уж мелкими порезами. Как можно осторожнее приподняв его руку, я размотала бинты. Они упали, и я не могла удержать восклицания. Все предплечье было покрыто сеткой резаных ран. Две надо было зашивать.
Я посмотрела ему в лицо, и он встретил мой взгляд. На миг я увидела в этих глазах злость, и тут же они снова стали пустыми.
– Так называемые оборонительные раны. Ты держал руку перед лицом, потому что именно туда она хотела попасть.
– Не только, ma petite.
Голос Жан-Клода привлек мое внимание к нему – и к обнаженной груди Реквиема.
Я выдохнула сквозь зубы с шипением, потому что он был прав. На бледной мускулистой груди ран было меньше, чем на руке, но они были глубже.
Я исследовала одну под грудиной. Она была глубокой, и виднелся след рукояти на коже. Я посмотрела ему в лицо, и, наверное, не смогла скрыть своих чувств.
– Ты так потрясена, Анита. Почему?
– Она метила в сердце. Она хотела тебя убить.
– Я говорил тебе это вечером, ma petite.
– Я знаю, ты говорил, что она пыталась убить его, но… – Я провела пальцами по краю другой раны, между ребрами. Колотая рана, нанесена куда нужно. Она пыталась изрезать его лицо, и следы на руке показывали, что она хотела только его изуродовать, но раны на животе и на груди – эти планировались как смертельные. – Она знала, куда бить. – Мое уважение к Менг Дье возросло, и страх перед ней тоже. – И все это делалось на глазах у посетителей?
– Не все, – сказал Реквием, – но большая часть.
Я посмотрела на Жан-Клода:
– И никто не вызвал полицию?
У него хватило такта отвести взгляд – не смущенно, но…
– Что ты сделал? – спросила я.
– Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Только индивидуальный.
– Ты зачаровал публику.
– Мы с Ашером.
Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближе всего к сердцу. Мне в голову пришла мысль:
– Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже так пострадал?
– Нет.
– Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете, если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.
И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня на него поднять глаза.
– Желчно звучит.
Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.
– Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.
– Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.
– Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала, и я сказал наконец правду.
Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза – не из-за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.
– Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?
– Не такими словами, но да.
Я вздохнула и покачала головой:
– Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, – я показала на его раны, – но гордость не дала бы ей спустить это просто так.
– Гордость, – кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. – У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.
Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такое чувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.
– Не надо, – шепнула я.
Он соскользнул на пол, встал на колени – невольно застонав. Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.
– Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели, Анита? Скажи, и я сделаю.
Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не была боль ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:
– Это ardeur?
– Боюсь, что да, – ответил он.
Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия не имея, что ему сказать.
– Я такой урод для тебя? – спросил он.
– Нет, – сказала я, проводя пальцами по контуру его неповрежденной щеки. – Ты очень красив, и ты это знаешь.
Он попытался покачать головой, резко остановился – снова будто от боли.
– Если бы я был достаточно красив, ты бы взяла в свою постель меня, а не обратилась бы к этим чужакам. – Он опустил голову, сжимая мою руку двумя своими. Потом поднял лицо, и видно стало, что он плачет. – Анита, прошу тебя, умоляю, не отбрасывай меня в сторону так небрежно. Я знаю, что тебе не так приятно было мое внимание, как мне – прикосновения к твоему телу. Но я стану лучше, клянусь, если ты только дашь мне еще один шанс доставить тебе удовольствие. Я слишком старался быть с тобой осторожным. Я не понимал. Я умею лучше, я буду лучше.
Он зарылся лицом мне в колени и зарыдал.
– Я думаю, мы получили ответ, ma petite.