Пляска одержимости

Цубаки лишь потрясла головой, дав понять — она не знает, что тут творится, тогда как Ханзе, наконец, разогнувшись с хрустом из позы ходячей креветки, закивал. Он обошел стол с противоположной стороны и встал напротив Ямато., упершись руками в стол. В неярком свете единственной сиротливо вкрученной в потолок лампочки его лицо выглядело пугающе.

Сладким голосом Ханзе продолжил:

— Ты абсолютно прав. Но искин украсть мне не удалось. Точнее, Оторе. Насколько ты помнишь, тогда я был в состоянии… легкого нестояния. Потому я приказал ему забрал кое-что другое. Данные о том, как работает «Химико» там тоже были.

Ямато смотрел на него во все глаза.

Не моргая.

Биологические отходы. Закрытый холодильник в комнате Оторы. И вместе с этим прокручивал в голове слова Тайтэна, сказанные неожиданно горьким тоном для такого куска дерьма, как он. «Я даже не могу похоронить свою дочь».

Ханзе нажал что-то, и створка на ящиках начала медленно подниматься.

— Зацени! Знаешь, как тяжело мне было отделять мясо от имплантов?.. С головы так и не удалось. Пришлось поместить в аналог формалина, от которого технику не сбоит…

Но чем дальше Ханзе говорил, тем меньше Ямато его слышал.

Во все глаза он смотрел вперед — на то, как в длинных уродливых колбах болтались части позвоночника, шеи, рук, глаза… принадлежавшие Цубаки. Все те, где «Химико» хоть как-то имела с ней контакт. Но главным экспонатом была, конечно же, самая огромная колба, где в светло-голубой жидкости находилась она. Ее лицо. Ее губы. Ее волосы — коротко остриженные, правда, так, что весь хром, ранее скрытый, теперь был виден.

Голова Цубаки.

Ямато не знал, что думала об этом сама она. Но его накрыло липкой волной страха и отвращения, особенно в тот самый миг, когда Ханзе с особой нежностью провел пальцем по стеклу, где находилась голова. В самом конце ноготь его скрипнул, но все тем же мягким теплым тоном он, улыбаясь во все лицо, продолжил:

— Считал все воспоминания с ее мозгов. Потребовало некоторых усилий, мертвецы неохотно отдают секреты, но зато результат на лицо — и у меня в собственности теперь есть личная «Химико». Без сформировавшейся личности, правда, лишь копия сервера «Хорин», но мне и не нужно, чтобы она выпендривалась тут и устраивала драматичные побеги. Ну, знаешь?

Ханзе хохотнул.

— Как наша Цубаки-тян.

— И ты просто… просто распотрошил ее труп?

Стоило Ямато произнести это дрогнувшим от отвращения голосом, тот склонил голову набок и взглянул на него настолько мрачно, что Ямато впервые подумал — нет, Тайтэн ошибся. У него с эмпатией все было в полном порядке. Единственный, кто был по-настоящему ненормальным и отбитым на всю голову — это Ханзе. Он и раньше это замечал, просто игнорировал и списывал на собственную невнимательность, на его своеобразный характер, но только сейчас осознал в полной мере.

Потому он и сотрудничал с Оторой.

Они просто были отбитыми. Оба. Спевшиеся психопаты.

— Ну да? Я же сказал.

— И тебе было… ну, нормально, да? Похер совершенно?!

— Я что-то не понимаю? — Ханзе скептически нахмурил брови, и затем уголки губ у него опустились еще ниже, чем до этого. — Что тебя не устраивает?

Отшатнувшись, Ямато с отвращением указал на колбы и крепко сжал кулаки, до хруста хрома; он не знал, что сейчас делала Цубаки, как смотрела на это, все его внимание было сосредоточено на Ханзе, и, ощерившись, неожиданно для себя громко рявкнул:

— Это же бесчеловечно! Какого хуя?!

— Ямато.

Голос Ханзе звучал скучающе, спокойно.

Он стянул с носа очки, после чего несколько раз провернул их между пальцев. Затем они встретились взглядами, но вместо хоть капли раскаяния в его глазах Ямато увидел лишь пустое равнодушие. Зеленый свет оптики выглядел в полумраке пугающе, словно он говорил не с человеком, а с кем-то потусторонним, другим, кто не понимал даже основном эмпатии.

— Она мертва. Ты выжег ей мозги, когда дернул за рубильник. Как в песенке. Забей, трупу плевать на то, что я с ним сделаю. Я могу хоть выставить ее голову на продажу на черном рынке для извращенцев, которые захотят выебать ее в глазницу, но Цубаки уже ничего не скажет: просто потому, что она мертва, а мертвые не возвращаются. Тайтэн же… Он же, по-моему, мертв? Нитта что-то такое нашептал…

Он продолжал говорить, говорить и говорить, улыбка вновь вернулась на его лицо — таким довольным, похожим на лисицу, Ямато не видел Ханзе очень давно. Да никогда, что уж там. Но он не мог отвести взгляда от колб, в которых покоились останки выпотрошенной Цубаки. И, хуже всего, что с каждой новой секундой гул в голове усиливался — вместе с головной болью. Словно кто-то бил молотом по стали.

Бам. Бам. Бам.

И, затем, он услышал дыхание Цубаки в такт этому пульсу. Учащавшийся, становившийся все быстрее и быстрее.

— Тайтэн, Тайтэн, Тайтэн… — бормотала она с лихорадочным больным блеском в глазах.