Пляска одержимости

Ода говорил спокойно, размеренно, и это разительно отличалось от того же Масаки, что был словно маленьким шариком энергии, все клубившимся и клубившимся.

— И все же, почему ты так испугался? Побоялся, что это аукнется Масаки?

Чуть подумав, Ямато все же отрицательно покачал головой.

— Нет. Но надо было бы, — и спешно добавил: — Ваша слава Вас опережает, но тоже не поэтому… Я не могу объяснить. Это будет звучать глупо, поверьте.

— Удиви меня, — хмыкнул Ода.

Они оба развернулись в сторону внезапно приоткрывшейся двери, куда проскользнула молодая девочка в короткой юкате. Она быстро подобрала пустой чайник и чашки, и, быстро обменявшись едва слышными репликами с Одой, ускакала обратно. И только когда дверь за ней захлопнулась, Ямато развернулся к Оде и вымученно, настолько не хотел говорить об этом, произнес:

— Вы напомнили мне человека, которого я знал.

Ему кивнули, мол, продолжай.

— Возможно, Вы слышали о нем. Окамура Тенсай.

Некоторое время Ода молчал, смотря на него крайне пристально.

Вестимо, он понял, о ком идет речь. И слова Ямато, стало быть, его… удивили? Оскорбили? Сложно было сказать, старик был скуп на эмоции, и сейчас, когда хотелось бы понять конкретней, Ямато мог лишь гадать, потому что Ода не выражал реакцию вообще никак. Потом поднял голову кверху., задумчиво.

Постучал пальцем по губе.

— Этот? Что, образы влиятельных пожилых людей тебе кажутся схожими? — когда Ямато поморщился, Ода вновь улыбнулся краешком губ. — Шучу, конечно. Нет ничего страшного, Ямато. Проекции образов — это абсолютно нормально, в юности я тоже считал всех стариков одинаковыми. Я скорее удивлен, что ты его знаешь.

— Мы работали вместе.

— И ты так просто ушел? Поразительно. Многие бы руку на отсечение дали, лишь бы их приметил столь влиятельный делец, а ты…

— … просто ушел.

Чуть подумав, Ямато неохотно признался:

— Из-за инцидента в прошлом… Вот и вся история. Не то, что Окамура-сан мне насолил. Просто, когда я думаю… о том, что произошло, мне неприятно. По многим причинам. Из-за моей ошибки произошло много нехороших вещей, и, самое ужасное, что я повторил ее дважды. Дураки страдают по собственным причинам. Убил столько людей…

— Ты так говоришь, будто это что-то плохое.

Голос Оды звучал незаинтересованно.

— Вы так не думаете?

— Учиться на собственных ошибках тоже полезно. Не все хорошие истории написаны без крови за ними. Скажи мне, Такигава-кун, ты же уже все помнишь? Масаки говорил, что у тебя были проблемы с памятью.

— Не все, но многое.

— Это хорошо-о-о-о… Так вот, о кровавых историях. Верь или нет, однако перед тобой сидит человек, который точно так же ошибся в прошлом. Тогда я думал, что поступил очень глупо и неразумно, но сейчас, спустя много лет… начинаешь смотреть на такие вещи иначе.

Это явно была какая-то житейская мудрость, и Ямато выжидающе уставился на Оду. Тот, игнорируя даже вошедшую обратно девочку с чайником и чашками, начал задумчивым тоном, так, будто бы ему только в радость было повспоминать старые добрые деньки:

— Я тоже много ошибался, Такигава-кун, и посмотри, где я сейчас. Когда-то давно у меня был брат, он был журналистом, работавшим на тогда еще молодую «Гендзи». Один раз он сунулся к одному корпорату в погоне за сенсацией, а получил лишь пулю в лоб. Я тогда взбесился, пошел мстить. И в итоге здорово насрал в кашу тому человеку. Если ты слышал мое имя, может, слышал и истории об одном из чистильщиков Тебея, который прославился реками кровь, и так далее, так далее…

И затем рассказал.

По воспоминаниям Оды, то был пятьдесят восьмой год.

Были живы люди, помнившие мир до сомкнувшихся границ, до войны; пять лет прошло с момента, как Токио окончательно переименовался в Эдо. Тогда он сам, Ода Кенджиро, был простым чистильщиком одной неназванной банды, ныне уже давно потерявшейся в истории, настолько незначительным было ее имя; выполнял небольшие заказы, убивал тех, кто переходил границы его покровителям, в общем, делал все, что от него требовалось. У Кенджиро были простые принципы, и он предпочитал им следовать: если тебе сказали сделать — значит, нужно.

Уже потом он повстречал на одном из заданий Бандзуйина Тебея, человека невероятно харизматичного и волевого; сам Кенджиро, пусть и питавший слабость к азартным играм и хитроумным планам, им все равно невероятно восхищался. Бывали люди, на которых ты смотришь и видишь самого бога войны, таковым был Тебей в своей молодости, сплотивший их, сотню первых, и поведший за собой. Много их потом пало; но то были дела будущего.

В момент Тебей был предводителем их группы, «Союза 109 героев», и Кенджиро абсолютно устраивало то, что шел за таким человеком. Подчиняться кому-то, кто давил на тебя, было не для него, в этом смысле предыдущие коллеги его устраивали, ведь они боялись его, своего чистильщика, но Тебей был совершенно иным. Словно сам Хатиман сошел на землю, чтобы привести подполье в порядок.