Пленный лев

– Не беспокойтесь! – живо проговорила Алиса. – Когда король Генрих совсем покорит Францию, волнения кончатся, и тогда он сумеет заставить родственников ваших оставить вас в покое, и тогда… вы создадите великолепную обитель…

– Король Генрих еще не покорил Францию, – кратко ответила Эклермонда.

– Ну, – весело вскричала графиня Жакелина, лишь только девушки сошли с лошадей, – расскажи-ка мне, строгая черница, каким это способом ты приворожила к себе молодого рыцаря так, что он целый день не отходил от тебя?

– Это скромный и милый юноша, – ответила Эклермонда, улыбаясь.

– Он выглядел теленком, пущенным в чужое стадо! Как это он попал в свиту?

– Он шотландец королевской крови и кузен короля Джеймса.

– И наша строгая черница вздумала приручать диких шотландцев и быть для них второй святой Маргаритой! Внук короля! Фи, фи, Клеретта! В тебе проявляется честолюбие! Ты была так занята, что чуть было не оставила меня с глазу на глаз с милордом Глочестерским; хорошо еще, что мне удалось удержать у себя епископа Винчестерского. Но все же это лучше, чем оставаться вдвоем с юным отпрыском королевской крови!

Эклермонда весело рассмеялась над этими шутливыми словами графини и вместе с тем над негодованием, разлившимся по лицу Алисы от ее слов.

Девушка эта, пугливая как лань, страшно боялась своей будущей свекрови, непреклонной и величественной женщины, с ее надменностью, свойственной роду Бофоров. Леди Вестморленд заметила ужас, вселяемый ею в Алису, и с радостью согласилась на предложение Эклермонды Люксембургской взять девушку под свое покровительство. Впрочем, Алиса де Монтегю, при всей своей простоте и наивности, обладала возвышенными чувствами, в чем сходилась с серьезной Эклермондой, к которой относилась с восторженным удивлением ребенка, хотя между ними не было большой разницы лет.

Придворные дамы относились с большим уважением к мадемуазель де Люксембург и всегда старались избегать ее, если им хотелось поболтать или позлословить, – в таких случаях она давала им сильный отпор, но в беде ли какой или огорчении редкая из них не прибегала к Эклермонде, уверенная найти сочувствие в ее сострадательном сердце; даже сама графиня Жакелина и та, несмотря на свое вольное обращение и мужские приемы, старалась при ней придерживать свой язык.

Что же касается джентльменов, то они были согласны с убеждением герцога Глочестерского, уверявшего, что леди Эклермонда походила на вдохновенную Дебору. Действительно, молодая девушка всякому, приближающемуся к ней, давала почувствовать о своем призвании, как по осмотрительности своего поведения и строгим правилам, так и по солидности и темному цвету своего одеяния.

Впрочем, узнав о намерении Малькольма поступить в монастырь и заметив его одинокое положение, она посочувствовала ему и приблизила к себе более, чем кого другого из рыцарей; он же, со своей стороны, благоговел перед ней и, подобно Алисе, искал ее покровительства и дружбы.

Совершенно увлеченный Анной де Бофор, король Джеймс не обращал никакого внимания на Малькольма; к тому же женское общество, по его мнению, должно было принести большую пользу молодому человеку, который день ото дня становился развязнее и веселее и приобретал ловкость и уверенность в обращении, в чем еще совсем недавно никто не мог подозревать его.

Впрочем, в Лейчестере, где должны были провести Пасху, юношу ожидало большое огорчение: посланный из Дурхэма привез письмо из Холдингхэма, уведомляющее о смерти доброго сэра Дэвида Драммонда. Событие это, совершившееся через два года после отъезда Малькольма, было лишь для одного его неожиданным, – все окружающие знали безнадежное положение старца.

В своем глубоком горе Малькольм находил утешение только в обществе Эклермонды, которая с сочувствием выслушивала его воспоминания о счастливом времени, проведенном в Гленуски, и рассказы о доброте и набожности его опекуна. Видя, как девушка вместе с ним возносила свои молитвы к Богу во время панихид, совершаемых в память друга, заменявшего ему отца, Малькольм более не чувствовал себя одиноким и испытывал какое-то сладостное спокойствие, сознавая, что его покровительница разделяет постигшее его горе.

В те времена этикет не господствовал еще при дворах. Феодальные монархи считались лишь только первыми дворянами государства, в особенности во времена Алой розы. А так как Екатерина де Валуа очень любила общество и совершенно хладнокровно относилась ко всему, что не касалось ее собственного достоинства, то и двор ее, не исключая принцев, взятых в плен, составлял как бы одну многочисленную семью, члены которой утром собирались в часовню к обедне, вместе обедали, ездили верхом, охотились и играли в шары, в мяч и тому подобные забавы, смотря по вкусу каждого. Вечера проходили в разговорах, пении и музыке.