Пленница в башне

— Ах, как глупо с моей стороны! — Она отложила журнал и, залившись румянцем, съежилась под его убийственно-насмешливым взглядом. Сев рядом с ней на стул, он непринужденно закинул ногу на ногу, отчего из-под узких серых брюк на дюйм показались черные носки. Он закурил сигару, а Ванесса, почувствовав, что дон рассматривает ее взлохмаченные волосы, непроизвольно втянула оголенную шею. Под его откровенно изучающим взглядом ее сердце гулко заколотилось о ребра. Он был латинянин, а она по взглядам, которые бросали на нее за ленчем испанские гости, поняла, что, скорее всего, их притягивает ее бледная английская кожа. Но было странно, что она нервничала гораздо больше, когда этот человек смотрел на нее таким… откровенно мужским взглядом.

— Вы удалились сюда для послеобеденного отдыха? — Он снова сел, окутанный дымом сигары. — И вдруг услышали, что кто-то приближается к вам… А это был я, поэтому и смутились.

Он многозначительно понизил голос при последних словах, будто был уверен, что, кроме него, никто не имеет права нарушать так бесцеремонно ее спокойствие. Она стиснула пальцами пухлый журнал, ей захотелось немедленно запустить его ему голову. Это было довольно необоснованное желание, поскольку он имел полное право приходить и наслаждаться курением на веранде собственного пляжного домика. Это она тут была непрошеным гостем.

— Ваши переговоры увенчались успехом, сеньор? — вежливо поинтересовалась она.

Он кивнул:

— За завтраком я несколько раз взглянул на вас, в то время, когда вы думали, что на вас никто не смотрит, и мне показалось, вы чем-то расстроены. Да, я заметил это, несмотря на то, что вы улыбались и кокетничали с моими компаньонами. — Глаза всегда выдают, когда на сердце неспокойно. Причем глаза женщины в большей степени… Женщины смотрят на все с точки зрения чувств, и ничего не могут с этим поделать… Так скажите же, что печалит ваше сердце, Ванесса?

Всегда, когда он называл ее по имени, ее раздражал какой-то скрытый намек в его голосе, вкрадчивая манера, с которой он произносил это слово. Она насторожилась и сказала себе, что он делает это, чтобы вывести ее из равновесия. Он знает о своем обаянии, да и как он может о нем не знать, если столько женщин добивается его расположения. Может быть, его задевало то, что бедная англичаночка оставалась безразличной к его латинскому профилю и поразительному умению проникать под ту вуаль, которая скрывала тайну женственности?

— Вы можете поделиться со мной, ну… так, как если бы на моем месте был ваш дядя. — Он повернулся к ней. Его лицо выглядело серьезным.

— Но вы же не мой дядя, — возразила она.

— Совершенно верно. — Он откинул голову на рубиновую подушку с дымящейся сигарой в углу рта. — Я не ваш дядя. И не хотел бы им быть.

— Неужели оттого, что я не стану покорно выносить ваши испанские ограничения? — Она смахнула с левой ноги налет морской соли. — Вы полагаете, что я ужасно избалована дядей Леннардом, правда, сеньор? Я… я полагаю, что если любишь кого-то, всегда невольно балуешь этого человека и предоставляешь ему возможность поступать так, как ему хочется, а не так, как для него полезнее.

— Я не собираюсь, Ванесса, обсуждать слабые стороны человеческой природы, которая в наименьшей степени подчиняется велению сердца. — Дон выдохнул дым, который поплыл по воздуху и защекотал ее ноздри. — Я же спросил, что печалит ваше сердце, сеньорита? — В его голосе слышалась скрытая насмешка, будто он знал, что ей неприятно, когда он называет ее по имени. — Не вызван ли ваш меланхолический вид какими-нибудь проблемами, связанными с Барбаритой?

Итак, он забросил удочку, с помощью которой, очевидно, надеялся выловить какие-то сведения о своей крестнице. Вот негодяй, неужели ему недостаточно собственных проблем, решение которых требовали его капиталы и общественная деятельность? Зачем ему еще доискиваться до причин ее меланхолии?

— Барбара знает, что вы догадались о ее дружбе с сеньором Алвадаасом. — Ванесса пожала плечами. — Она боится, что вы…

— Никогда в жизни! — Он с ироническим протестом прищелкнул пальцами.

Он почувствовал, как ее пробуждающаяся женственность расправляла крылышки и пустилась порхать в опасной близости от огня, который мог ее опалить. Она не сгорит, если он, дон Рафаэль, сумеет вовремя вмешаться; и даже если ее полудетские чувства пострадают, она в конце концов поймет, что лучше иметь слегка обожженные, чем совсем сгоревшие крылья.

Конечно, он был совершенно прав! Он был прав всегда! Ванесса сердито смотрела на море, охваченная неодолимым желанием когда-нибудь увидеть его свергнутым с пьедестала надменной невозмутимости и побежденным его же собственным оружием.

Она слегка вздрогнула, но тотчас теплые сильные пальцы сжали ее запястье, и мужчина, сидевший с нею рядом, глухим, хриплым голосом, какого она еще никогда не слышала, произнес: