Пленница Хургады, или Как я потеряла голову от египетского мачо

— Но вам придется сюда постоянно мотаться!

— Пусть, — убила меня своим ответом женщина. — Я уже десять лет ни к кому не моталась. Теперь у меня будет хоть какая-то надежда, у меня столько лет ее не было.

— Но ведь эта надежда лживая?!

— Пусть хотя бы такая. Страшнее всего, когда никакой нет.

— Но ведь он будет клянчить у вас подарки!

— Пусть, — пожала плечами Клава и достала носовой платок. От чрезмерного волнения она очень сильно вспотела. — Я так давно лет не делала мужчинам подарки! В последний раз подарила мужу одеколон, ровно десять лет назад, на его день рождения — и все. А я ведь уже ни на что не надеялась: жила по инерции и знала, что мне уже ничего не светит. Вообще ничего. Никто даже комплимента ни одного не сделал, слова доброго не сказал. Я всю жизнь прожила в своей Сибири и понятия не имела, что человек, который будет меня любить, в Египте живет.

— Он лгун и обманщик, — я предприняла последнюю попытку убедить женщину в том, что сейчас она глубоко заблуждается, и эти заблуждения могут обойтись ей слишком дорого.

— А идеальных людей не бывает, — вопреки моим ожиданиям ответила женщина. — Я вот только не знаю, что мне с Хасаном делать?! — Женщина посмотрела на араба влюбленным взглядом. — И почему судьба нас с тобой разбросала за столько километров друг от друга? Может, мне тебя в Сибирь увезти?

— Нет, — замотал головой араб. — Я не знаю Сибирь. Лучше ты будешь приезжать в Хургаду.

— Да на эти поездки денег не напасешься! А у нас в Сибири хорошо: у меня дом частный. Большой, бревенчатый. Без мужика тяжело — воды наносить надо, дров нарубить.

— Ну, Клава, вы и нашли работника! Он, кроме как своим барахлом торговать, ничего не умеет. Его только можно в какой-нибудь ларек посадить, сигаретами и шоколадками торговать. Да и то он часть выручки будет утаивать. У египтян же в крови талант кого-нибудь дурить и обкрадывать. Да и куда его в Сибирь?! Он же там просто замерзнет. Этот альбатрос к морозам вообще не привык.

— А я на него унты надену, телогрейку, шапку меховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались. Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размер ноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?

Хасан захлопал своими роскошными ресницами и на время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас, моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.

— Да у него нога, скорее всего, детская, — я посмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. — Таких, как он, только в «Детском мире» одевать надо. А наши мужики-сибиряки всегда крупные. У вас-то, наверно, муж богатырь был?

— Он сорок пятый размер обуви носил, — с гордостью ответила женщина. — Он был очень крупный мужчина. У него все было большое… И нога и… все остальное… — женщина не стала уточнять, что именно было большим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.

— А у этого и ступня маленькая, и все остальное тоже, — заключила я.

— Да нос вроде ничего. Говорят, что если у мужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.

— Кому, носу? — не сразу поняла я Клаву.

— Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид, а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.

— Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бывает так, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, что носом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везти в Сибирь — он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения. Он снега-то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.

— Да я его укутаю потеплее, — заботливо проговорила сердобольная женщина. — Варежки теплые куплю. Топор дам, он мне дров нарубит, сложит их во дворе красиво. А я его чаем горячим поить буду. Мы баньку растопим. Я его веничком по спинке похлопаю — всю дурь из него выбью. Буду потихоньку его к холоду приучать. У меня недалеко от дома прорубь есть, я постоянно в нее ныряю. После баньки распаренный выбегаешь и сразу в прорубь ныряешь. Так хорошо! Красота! Я и Хасанчика приучу постепенно босиком по снежку бегать.

— Да какая ему прорубь?! Он же сразу пойдет на дно. У него даже легкие не приспособлены к холоду. Он, кроме как на верблюде кататься, вообще ничего не умеет. А как же он там в Сибири без мечети-то будет? Ему молиться по нескольку раз в день нужно?!

— Да пусть себе молится, — махнула рукой размечтавшаяся Клава. — Кто ж ему мешает? Уж пусть лучше мужик молится, чем по бабам гуляет и водку пьет.

— Да они тут спиртного не пьют, — на всякий случай объяснила я Клаве. — Они тут наркотиками балуются.

— Наркотиками?! — Клава посмотрела суровым взглядом на явно уставшего от нашего диалога, растерянного Хасана и грозно спросила: — Хасанчик, ты что, наркотиками балуешься?! Наверное, колешься?

— Клава, да побойся Аллаха! — возмутился Хасан. — Я не употребляю наркотики.

— Он только гашиш курит, — сказала я Клаве. — Они тут все любители гашиш покурить.