Пленники

— Мне сейчас как-то не хочется думать о себе… Какая славная семья! Вдруг полиция узнает, кто мы, — ведь они пропали!..

Мысленно он добавил: и Тереза тоже.

Когда она поднялась и, пожелав всем спокойной ночи, ушла за перегородку, Гарнику показалось, что на нем несколько задержался ее взгляд.

И Гарник размечтался. Эх, не будь этой проклятой войны!.. Он помог бы всей семье. Увез бы Терезу к себе домой, в Ереван. Ведь она чудесная девушка, это видно с первого взгляда. Нежная, добрая, воспитанная, как и ее мать. А как она заботлива к малышам!..

Увидели бы Терезу его знакомые, умерли от зависти… Впрочем, что за глупости лезут ему в голову! Великанов правильно говорит: они в мышеловке. Ах, кабы крылья, — подняться бы в небо и полететь в желанную сторону! Как-то Оник там, в Нойен-Кирхене? Бедный Оник! Трудно будет ему бороться за свое существование!.. Может быть, лучше было оставаться там, ждать конца войны?.. Тем более, что план их провалился. Швейцария осталась черт знает где, они не сумели выехать из Германии и неизвестно, что будет с ними дальше.

Видимо, было уже поздно. Сонные мысли путались в голове.

За ширмой сладко посапывали детишки. Где-то там спит и Тереза. Гарнику показалось, что он слышит тихое дыхание девушки. Нет, не надо думать об этом!..

В вагоне-квартире царила тишина, все давно спали. Неожиданно проснулась фрау Генриетта: кто-то громко бредил во сне.

Она поднялась с постели, взяла со стола фонарик. Кружок света упал на голову спавших на полу парней. Зашевелились губы Гарника:

— Тереза, Тереза!..

Фрау Генриетта, конечно, не понимала по-армянски. Но она ясно различила в этом сонном бормотании имя своей дочери.

На цыпочках вернулась она в свою постель, долго не могла заснуть. В ее сердце заговорила материнская нежность к этому парню. Видно, Тереза уже запала ему в сердце, даже во сне видит… Красивый парень, сейчас бы любить ему девушку, пока молод, а не скитаться по чужим, негостеприимным городам. Где-то далеко его мать; наверное, мучается сейчас, днем и ночью Думает о своем пропавшем без вести сыне. Какой ненавистью к преступникам, развязавшим войну, горят сердца всех матерей! Во всем мире слышен их голос: проклинаем!.. И нет страшней проклятья матери, — этого голоса не скроешь в могиле…

На улице стояла ночь. Весь земной шар, казалось, был окутан мраком. Сейчас это австрийская женщина почти физически почувствовала тяжесть постигшей людей катастрофы, олицетворяемой ночным мраком.

3

Великанов и Гарник проснулись вместе с детьми. Иозеф Шиндлер вскоре ушел на работу. Тереза, Грета и Альфред, выпив по чашке мутной водички, заменявшей кофе, отправились в школу.

Дома остались фрау Генриетта и малыши.

Часов в десять к Генриетте явилась Хильда — моложавая еще толстушка, очень разговорчивая.

Они расцеловались.

— Слышала, вы переехали, сразу решила навестить. — Гостья огляделась по сторонам. — Уж не знаю, может ли быть что-нибудь хуже этого мерзкого вагона…

Фрау Генриетта не ответила. Что верно — то верно. Да, они жили не во дворце, даже не в квартире.

Хильда была принаряжена. На пальцах сверкали кольца, ярко-желтые янтарные бусы огрузили шею.

Осмотрев жилище подруги, она остановила взгляд на парнях, сидевших у стола.

— А это кто такие?

— От Гюста! — кратко ответила Генриетта. — Приехали из Инсбрука.

Хильда кивнула обоим, прошла за перегородку, осмотрела все и вернулась.

— Ну, как ты будешь жить, Генриетта? Без ребятишек еще туда-сюда, но с такой оравой, как у тебя — извини! Зря ты не соглашаешься, чтобы я взяла с собой Терезу.

— Без Терезы мне будет еще труднее.

— Но почему же? Грета уже подросла… Впрочем, решай сама! Я здесь пробуду еще три дня, потом уеду на месяц в Зальцбург, жена брата родила.

— От Эдмонда есть какие нибудь вести, Хильда?

— У Эдмонда все в порядке. Этот гаупштурмфюрер Цьюр спас его, — сидят они в тылу, собирают какие-то важные документы и получают хорошие денежки.

— Какие документы? — с недоумением переспросила Генриетта. — Я думала он на фронте.

— Ну!.. Эдмонд пишет, что надеется отсидеться подальше от фронта. Они проводят все время в приятных путешествиях. Недавно вот приезжал на несколько дней из Варшавы, теперь опять укатил в Берлин. До этого они отправили туда документы из-под Москвы. Там есть какой-то Рославль, — так вот, в этом городе вызвал их к себе генерал Шенкендорф и говорит: «Москву в этом году не возьмем, это совершенно ясно, господа. Вам больше делать тут нечего: можете ехать, куда хотите!..» Эдмонд говорит, что, возможно, их пошлют в Африку, Взять архивы из Каира и Александрии.

Фрау Генриетта, как видно, не поняла Хильду.

— Что же это за документы? Почему за ними нужно посылать целые экспедиции?

— Это — государственные архивы! — объяснила Хильда. Из Ленинграда, например, они привезли много советских фильмов. В министерстве иностранных дел уже смотрели эти картины, присутствовал сам Риббентроп.

— Ленинград же не взят, Хильда! Как могли вывезти оттуда киноленты?

— Так загородные царские дворцы захватили, фильмы там хранились. Одним словом, Эдмонд живет неплохо!