Пленники

Они и до этого всегда держались вместе, а теперь не отходили друг от друга ни на шаг. Нет, не подозрительность заставляла их так вести себя. Их объединяла общая тайна, их скрепляло крепче цемента одинаковое для всех троих неведомое будущее. И если раньше они ничем не выделялись среди пленных, чье жалкое существование не озарялось ни одним лучом надежды, то теперь, после решения о побеге, Оник, Великанов и Гарник были и спокойней, и взволнованней всех других.

Оник предложил перенести «постели» к заграждениям сразу же после полудня. Никто из охраны не мог придать этому особого значения. Пленные жили и умирали под открытым небом, на всей территории лагеря.

Устроившись около самой проволоки, друзья стали ждать наступления темноты.

Время тянулось мучительно медленно. Гарник все посматривал в сторону вышки, на которой зловеще поблескивал глаз прожектора. Он разгорался все ярче — это значило, что наступала ночь. По соседству с ярко освещенным пространством скрытая падающей тенью вышки полоска земли казалась еще темнее. Можно было полагать, что часовые не заметят на ней ничего.

— Пора! — хрипло сказал Великанов.

Первым начал рыть Оник. Но не успел он сделать и нескольких ударов, как вдруг поблизости послышались голоса. Оник замер, прижавшись к земле и прислушиваясь к разговору. Великанов и Гарник тоже затаили дыхание. Неподалеку от них, как привидения, прошли на свету несколько пленных.

— Мочи нету, — жаловался один из них. — Десны — словно кто пилой пилит. И все зубы шатаются, как прутья, воткнутые в грязь…

— Вытащи их, спрячь в карман и молчи! — оборвал сиплый и злой тенорок. — Тут люди умирают, а он горюет о зубах! На что тебе зубы, когда есть нечего?..

Они прошли, и Великанов сделал рукою знак Онику:

— Продолжай!..

Оник, улегшись поудобнее, снова принялся за работу. При каждом ударе гвоздя возникал глухой звук, который, казалось, был слышен очень далеко и заставлял Оника делать частые остановки. Это начало раздражать Гарника. Он подобрался к Онику и тихо спросил:

— Устал? Дай я поработаю.

Гвоздь перешел в руки Гарника. Удары посыпались один за другим. Но это и было ошибкой Гарника, не рассчитавшего своих сил. После десятка ударов он почувствовал, что глаза ему заливает липкий пот и на губах появился соленый привкус. Сердце колотилось в ребрах грудной клетки, — казалось, наполняя ее барабанным стуком. Но Гарник продолжал упорно копать. И вдруг где-то совсем близко — над самым ухом — прогремела автоматная очередь.

Голова Гарника приникла к земле. «Конец»! — мелькнула мысль. Но в то же время он с удивлением подумал, что не чувствует нигде боли, как это бывает при ранении. Он испытал эту боль не раз. Так конец ли это?..

И тут же он услышал шепот Великанова:

— Не в нас! Не в нас!..

В кого же тогда стрелял часовой со своей вышки?

Этого никто не мог понять. Не знал этого и Великанов.

Оник поднял голову и огляделся вокруг.

В лагере не было слышно ничего подозрительного, за оградой тоже.

— Сукин сын! Стреляет от скуки, — догадался Оник. — Ну и пусть его. Продолжай, Гарник!

Легко сказать — продолжай! Руки не повиновались, как будто связанные невидимыми веревками.

Великанов молча взял гвоздь из его скрюченных пальцев. Ощупав стенки канавы, он проворчал:

— Так и кошка не пролезет… Шире надо!..

За все время их знакомства и дружбы Оник впервые почти со злобой обернулся на Великанова, мощная фигура которого смутно вырисовывалась во тьме. Наградила же природа этого русского парня таким ростом!.. Чтобы сделать шире проход, потребуется добавочное время, а ведь тут одна-две лишних минуты могут сыграть роковую роль. И Оник не сумел сдержаться:

— Кошка, может, и не пролезет, а мы должны пролезть, — сердито буркнул он. — Копай!

Правда, Великанов отощал и обессилел не меньше других. Слышно было, как, поковыряв немного землю, он начал задыхаться. Но чтобы пройти под первой линией колючей проволоки, оставалось приналечь совсем немного, и Великанов, не выпуская гвоздя из рук, продолжал работать.

— Дай мне! — уже несколько раз предлагал Оник.

Но Великанов будто не слышал. Он был вообще упрям, а тут его настойчивость удесятерилась. «Еще немножко… еще чуть-чуть»! — бормотал он про себя. Но заметно было, что с каждым новым ударом рука его слабеет.

Тогда Оник вырвал у него гвоздь и отодвинул локтем Ивана из вырытого углубления.

— Отдохни!

Вытирая рукавом взмокший лоб, Великанов отполз к лежавшему в темноте Гарнику. И тут же почувствовал, что того бьет дрожь.

— Тебе холодно? — шепотом спросил Великанов.

У Гарника зуб на зуб не попадал.

— Н-нет, — едва смог выговорить тот. — Во-олнуюсь очень!..

— Волнуйся потише, а то на вышке услышат, как ты лязгаешь зубами.

Работа подвигалась с трудом. Нелегко было рвать дернину гвоздем и ногтями. О времени никто не спрашивал. Никто из них не мог бы сказать, который теперь час. Утешала одна мысль, что еще ночь, еще по-прежнему темно и можно работать, — значит, есть еще шансы на спасение.