Читаем Пленники Амальгамы полностью

Зря считала голос мавром, он таки возвращается, причем в самый напряженный момент, когда мучительно размышляю над фразой, записанной в дневнике. Краски отобрали; и карандаши попрятали, чтобы «шубу», не дай бог, не попортила, остался лишь толстый блокнот на пружинке с недописанной лекцией по истории искусств. Это там было про Фидия, Пигмалиона и прочих деятелей, безжалостно выдранных из блокнота. Теперь передо мной девственная поверхность белых листов, на которые я должна излить… Тут-то и возникает закавыка – что излить? И кто будет изливать?! Кому-то смешно, наверное, от таких вопросов, вроде бы плевое дело: сесть и записать то, что произошло за день. Правильно ведь? Дневник от слова «день», эти события и следует записывать. Но мне, знаете ли, и ночью скучать не приходится, по ночам даже интереснее. А тогда что же, писать «ночник»?! Хотя главное другое. Мне крайне трудно (точнее, невозможно) написать что-нибудь от первого лица. Начинаю писать: «Я вышла из дому…» – и тут же спотыкаюсь. Что еще за «я»?! Нет связи между этим местоимением и моими руками, ногами или неказистой физиономией, что отражается в зеркале. То есть одна часть мозга кричит: «Да это же я, я, я!» А другая скептически ухмыляется: «Ах, это ты?! Тогда надо писать от “ты”! А еще лучше писать “она”, так будет вернее!»

Этим приемом и пользуюсь. «Она вышла из дому и направилась к мосту. Было ветрено, по Неве бежала рябь, и она не сразу решилась перейти на другой берег. Почему-то казалось, что ветер может подхватить ее и унести далеко-далеко, к Финскому заливу. Но она все-таки перебежала мост и, отдышавшись, пошла по Каменноостровскому проспекту. Она хотела попасть на дачу Шишмарева, где когда-то училась в художественной школе. Ей хотелось…» Тут и застреваю, не в силах осознать – что именно хотелось той, кто с бухты-барахты двинул на Каменный остров?

И вдруг подсказывают: «Ей хотелось посетить дом-музей Шаляпина на улице Графтио». Вот те на! Да не хотелось в музей! Еще тогда, во время учебы, специально увильнула от скучной экскурсии, сказавшись больной! А голос (это был тот самый хрипловатый голос) настаивает: «Хотелось! Музей как раз по дороге, нужно только направо свернуть и чуть-чуть пройти!»

– Кто заканчивает за меня предложения?! – вопрошаю вслух. И слышу ответ:

– Я. Капитан.

– Какой капитан?!

– Который объездил много стран. Короче, не задавай лишних вопросов – пиши!

Я подчиняюсь, чтобы с удивлением узнать: фигурантка моих записей спала и видела, как бы ей попасть в дом великого певца, где на стене висит копия известной кустодиевской картины. На ней Шаляпин в собольей (а может, бобровой) шубе и шапке изображен на фоне ярмарочной Москвы. Более того – ей хотелось сесть за стоящий посреди гостиной рояль и сыграть «Вдоль по Питерской»!

– Но я же не умею играть!

– Эй, разговорчики! Пиши! Вначале сыграть захотелось, потом станцевать. Танцевать-то умеешь?

– Не очень, если честно…

– А в крепости танцевала! Ты хотела станцевать… Танец с саблями!

– Причем тут сабли?!

– Так они же на стене висят, в соседней с гостиной комнате. Много всякого оружия: сабли, шпаги, кинжалы… На любой вкус!

Какой-то дальний уголок сознания еще пытается возражать: «Да это же тебе Дашка рассказала! И про картину, и про рояль, и про сабли на стене!» Однако слушать робкий шепот из уголка не хочется, хочется подчиняться Капитану.

По его велению от записей перехожу к рисункам – прямо на страницах дневника. На этот раз вполне хватает крошечного тетрадного листа, ведь мои графические наброски изображают такое!!! Начинается вполне невинно – Капитан предлагает нарисовать обнаженную женскую статую. «Смелее! – подгоняет. – Греки не стеснялись, Роден тоже всех раздевал, вот и ты не тушуйся!» Но как только изображаю женщину, тут же требуют подрисовать мужчину, который ее грубо лапает!

– Это порнография! – лепечу. – Так нельзя!

– Если нельзя, но хочется – то можно! – настаивает Капитан. – Тебе ведь хочется? С придурком-ремонтником не хотелось, но, в общем и целом, ты не прочь?

– Ну, если в общем и целом…

– Да ладно, хватит прикидываться! С удовольствием ляжешь и ноги раздвинешь! Я ж тебя как облупленную знаю!

– Откуда?! – удивляюсь.

– От верблюда! Все твои желания, даже самые маленькие желаньица – для меня открытая книга. Так что не противься, делай, что говорю!

Из-под моих рук выходят картинки одна другой постыднее. Обнаженная женщина внизу, над ней нависает мускулистый волосатый мужчина (мужик, если точно). Потом мужик внизу, женщина сидит на его детородном органе. Следующая картина, согласно заданию, должна изображать сам орган, но я хитро увиливаю от приказа – изображаю коленно-локтевое соитие. Волосатый откидывается назад в экстазе, его же партнерша, изогнувшись буквой «зю», царапает простыню.

– Ну как? – спрашиваю. – Годится?

– Годится, годится… – отвечает голос. – Теперь групповуху изобрази!

Перейти на страницу:

Все книги серии Ковчег (ИД Городец)

Наш принцип
Наш принцип

Сергей служит в Липецком ОМОНе. Наряду с другими подразделениями он отправляется в служебную командировку, в место ведения боевых действий — Чеченскую Республику. Вынося порой невозможное и теряя боевых товарищей, Сергей не лишается веры в незыблемые истины. Веры в свой принцип. Книга Александра Пономарева «Наш принцип» — не о войне, она — о человеке, который оказался там, где горит земля. О человеке, который навсегда останется человеком, несмотря ни на что. Настоящие, честные истории о солдатском и офицерском быте того времени. Эти истории заставляют смеяться и плакать, порой одновременно, проживать каждую служебную командировку, словно ты сам оказался там. Будто это ты едешь на броне БТРа или в кабине «Урала». Ты держишь круговую оборону. Но, как бы ни было тяжело и что бы ни случилось, главное — помнить одно: своих не бросают, это «Наш принцип».

Александр Анатольевич Пономарёв

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Ковчег-Питер
Ковчег-Питер

В сборник вошли произведения питерских авторов. В их прозе отчетливо чувствуется Санкт-Петербург. Набережные, заключенные в камень, холодные ветры, редкие солнечные дни, но такие, что, оказавшись однажды в Петергофе в погожий день, уже никогда не забудешь. Именно этот уникальный Питер проступает сквозь текст, даже когда речь идет о Литве, в случае с повестью Вадима Шамшурина «Переотражение». С нее и начинается «Ковчег Питер», герои произведений которого учатся, взрослеют, пытаются понять и принять себя и окружающий их мир. И если принятие себя – это только начало, то Пальчиков, герой одноименного произведения Анатолия Бузулукского, уже давно изучив себя вдоль и поперек, пробует принять мир таким, какой он есть.Пять авторов – пять повестей. И Питер не как место действия, а как единое пространство творческой мастерской. Стиль, интонация, взгляд у каждого автора свои. Но оставаясь верны каждый собственному пути, становятся невольными попутчиками, совпадая в векторе литературного творчества. Вадим Шамшурин представит своих героев из повести в рассказах «Переотражение», события в жизни которых совпадают до мелочей, словно они являются близнецами одной судьбы. Анна Смерчек расскажет о повести «Дважды два», в которой молодому человеку предстоит решить серьезные вопросы, взрослея и отделяя вымысел от реальности. Главный герой повести «Здравствуй, папа» Сергея Прудникова вдруг обнаруживает, что весь мир вокруг него распадается на осколки, прежние связующие нити рвутся, а отчуждённость во взаимодействии между людьми становится правилом.Александр Клочков в повести «Однажды взятый курс» показывает, как офицерское братство в современном мире отвоевывает место взаимоподержке, достоинству и чести. А Анатолий Бузулукский в повести «Пальчиков» вырисовывает своего героя в спокойном ритмечистом литературном стиле, чем-то неуловимо похожим на «Стоунера» американского писателя Джона Уильямса.

Александр Николаевич Клочков , Анатолий Бузулукский , Вадим Шамшурин , Коллектив авторов , Сергей Прудников

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги