Пленники Амальгамы

Я кивала, хотя Петь, Вань, Наташ и прочих Лен практически не помнила. То есть они как будто существовали, что доказывали фото, видео и наличие фамилий, но где-то в параллельном мире. Или в кино, которое я когда-то посмотрела и теперь имею полное право забыть. Кино – это кино, к моей жизни оно отношения не имеет. И вообще: зачем помнить Петю-Кащея, если саму себя вспомнить не можешь?! Вот на экране скачет какая-то дурочка с метлой в руке, пытается в ступу забраться, но сказать, что это я, Майя, язык не поворачивается. Иногда представляется, что Магдалена меня обманывает, вводит в заблуждение, подсовывая чужую жизнь вместо моей, где все было иначе.

Как именно? А вот так: делаю, допустим, серию карандашных портретов по заданию учительницы рисования. Ей нравится, и она говорит: а попробуй, Майя, изобразить одноклассников, у тебя получится! Воодушевленная, берусь за дело, тем более никто не возражает, наоборот, в очередь выстраиваются. Меня анфас! Меня в профиль! Спустя неделю портреты вывешиваются на классной доске, большинство в восторге, учительница (забыла имя-фамилию) роняет слезы умиления, но кто-то, как выясняется, вырастил на художницу зуб. Этот кто-то имеет обличье длинноногой девчонки с белыми волосами, что вглядывается в рисунки и многозначительно усмехается. А потом каждому, кто позировал, что-то шепчет на ухо. Художница пока в эйфории, но вокруг уже творится что-то неладное. Поначалу каждый норовил забрать свой портрет, да еще с подписью художницы, а тут вдруг возвращать начали листки!

– Тебе не нравится?! – в недоумении вопрошала я.

– А что тут может понравиться?! Я вообще на себя не похож!

– Но это же портрет, он…

– Да ладно! Нарисовала карикатуру, и довольна!

Практически все портреты возвращают, но на этом дело не заканчивается. После урока литературы, отпустив преподавателя, одноклассники запирают аудиторию с помощью стула. И, встав напротив художницы плотной толпой, наперебой бросают обвинения. Мол, она нарочно все это придумала, чтобы поиздеваться над ними! Специально карикатуры рисовала, потому что ненавидит всех! А если так – и мы тебя ненавидим! Более всех старается длинноногая блондинка, дирижируя судилищем, и в конце заявляет:

– Тебя нужно заставить съесть свои карикатуры! Но мы добрые – мы просто объявляем тебе бойкот!

Далее неделю со мной не разговаривают. Никто за мою парту не садится, все делают вид, что меня нет. Но хуже всего другое: я сама соглашаюсь с мыслью, что меня нет. Что я злобная тварь (так меня обзывали), что я дрянь, что не люблю людей, ну и так далее. Не может быть, чтобы я одна была права, а дружная компания – неправа, конечно, их мнение верно! И то, что Магдалена возражает, роли не играет.

– Господи, ну что ты вспоминаешь?! Это же Элька Романец-кая все сорганизовала! С детства была стервой, все время себя вперед выставляла! А тебе завидовала!

Но я не верю Магдалене. Невозможно завидовать вздернутому носу, тонким губам, массивной челюсти и фигуре типа «Освенцим». И, хотя я перешла на домашнее обучение (о, счастье!), а всю душу отдавала художественной школе на Каменном острове, счастья не обрела. Замечательная дача Шишмарева, дом с колоннами, утопающий в зелени, чудные и чуткие педагоги, обучающие основам графики и живописи, а душевного покоя нет как нет! В те дни казалось, будто в ясный солнечный день откуда-то наползает туманная дымка. Солнце постепенно заслоняет пелена тумана, она сгущается, и вот, когда светило полностью скрывается, веет холодом. Птицы перестают петь, все окутывает мгла, в которой не видно ни зги, и тебя охватывает жуткий страх. Ты не можешь понять, что произошло, как долго это продлится, но осознаешь: ты осталась совершенно одна, заблудилась в знакомом (вроде бы) городе и уже никогда не найдешь дороги домой!

Вот этот страх не найти обратной дороги запомнился более всего. И идти-то надо не сворачивая: мост, Каменноостровский проспект, потом еще мост, Марсово поле, а там и до дома рукой подать. Только мне этот прямой, как стрела, путь казался замысловатым и извилистым, будто попала в лабиринт Минотавра, о котором рассказывали в художественной школе. Но если для моих однокашников Минотавр был персонажем мифа, то для меня он обретал абсолютно реальные черты. Идешь через площадь Толстого, а в душе трясучка: ты абсолютно уверена, что из ближайшей подворотни сейчас выскочит гад с головой быка, сцапает тебя и утащит в неизвестном направлении! Слава богу, Толстой за спиной, опасность вроде миновала, но на Австрийской площади накатывает тот же ужас!

Сюр в башке, конечно, отразился в моих рисунках. Рисуем натюрморт, на столе ваза с пышными розовыми астрами, и у всех на холсте вариации розового, как иначе? Только у меня астры имеют фиолетовый цвет, точнее, темно-фиолетовый. Педагог озадачен, но качество рисунка все-таки хвалит, мол, художник волен в выборе цвета. Но в том-то и закавыка, что не я выбирала – цвет выбирал меня! Мрачные, темные тона сами собой возникали под моей кистью, рука автоматически находила их в разноцветной (выбирай не хочу!) палитре.