Пленники Амальгамы

– Эх, не в коня корм! – сокрушался дядя Вася, чью степень родства я никак не могла осознать. И родство тети Шуры было крайне туманным, знала только, что они чьи-то родственники. Возможно, мои, правда, никаких теплых чувств они не вызывали. А один из гостей-тире-родственников вызвал просто ужас, благо еще Магдалена подыграла, сволочь такая.

Звали его Степаныч, и был на нем мундир, а может, китель. Военная форма, короче, на которой болтались то ли ордена, то ли медали, предмет страшной гордости Степаныча.

– Я был в составе контингента! – поднимал он палец. – Но больше ничего сказать не могу!

– Почему не можешь? – вопрошала Магдалена. – Расскажи, Степаныч!

– Не могу, Катюша! – разводил тот руками. – Секретность соблюдаю, в свое время подписку дал!

Насчет секретности ничего не скажу, может, цену себе набивал, но одно то, что Магдалену называют какой-то Катюшей, вызвало подозрение. Далее Степаныч начал нарезать круги, будто спутник вокруг планеты, роль которой играла я, сидящая на стуле посреди комнаты. Один круг, второй, третий, причем взгляд такой с прищуром, как у охотника, глядящего свозь прорезь прицела.

– Думаю, ты ее просто распустила, – сказал, встав напротив, – слышишь, Катюша? Она же у тебя не работает?

– Не работает, – кивнула Катюша-Магдалена.

– И не учится?

– Бросила учебу, давно уже…

– Вот! В этом корень всех бед! В безделье! Давай-ка, Майка, бери себя в руки!

– Как это?! – не поняла я.

– Самым обычным образом. Проснулась, зарядочку сделала. Завтрак приготовила на всех членов семьи. Пыль протерла, пол вымыла, ну и на работу пошла!

– Так это же на весь день! – сказала я. – Завтрак, пыль, полы… Какая может быть работа?!

– Вот! – опять поднял он палец. – Не хочет трудиться! Знаешь, Катюша, отдай-ка ее мне на месячишко! На трудовое, так сказать, перевоспитание!

– Думаешь, справишься? – занервничала Катюша-Магдалена. – Она вон чего вытворяет: меня называет другим именем, и вообще…

– Эту блажь мы из головы выбьем! – Степаныч рубанул воздух ладонью. – Через месяц не узнаешь дочку! Так что давай собирай ее вещички!

Я чуть со стула не грохнулась, так меня затрясло. Степаныч жил в каком-то Мухосранске, куда за миллион рублей не поедешь, а тут – здрасьте, поезжай ишачить на этого козла с медалями! Почему-то представилось, что Степаныч – это что-то вроде Синей Бороды, что забирает девушек, доводит до изнеможения непосильной работой, а затем, естественно, умерщвляет и выпивает всю кровь. Вот только транслировать эти фантазии я не могла – подчинилась, сделалась кроликом, которого внаглую глотает удав.

Катюша-Магдалена, надо признать, не сразу согласилась. Однако Степаныч давил, поминал какого-то Макаренко, а еще армейскую поговорку, дескать, не можешь – научим, не хочешь – заставим. С ними (в этом месте он указывал в мою сторону) только так и нужно поступать! Думаешь, одна твоя Майка такая?! Да вся молодежь сейчас – лодыри и бездельники! Сидят по домам, в потолок плюют, а ведь на них пахать надо! Под эти доводы собиралась моя сумка, туда укладывались белье, спортивный костюм, прокладки, зубная щетка и проч. А я словно испарялась, истончалась, короче, исчезала из жизни, в которой мне выпала участь рабыни.

Но истончиться до невидимого облачка не получилось: меня таки впихнули в такси, куда впихнулись также Степаныч и Магдалена. Та почему-то нервничала и то и дело давала ценные указания:

– Учти, Степаныч, у нее аппетит плохой! Ее буквально силой надо заставлять кушать!

– Ничего, поработает – появится аппетит! Как там говорят? Кто не работает, тот не ест! А кто работает – у того аж за ушами трещит!

А я усиленно всматривалась в зеркало заднего вида. Крошечное, не то что на створке шкафа, но другого под рукой не было, и я, ловя свое отражение, молила зеркало спасти, втащить в себя, как в моих полуснах, короче, помочь ускользнуть от рабской участи. Так вот фиг там! Наверное, только мое зеркало позволяет выскочить за пределы дурацкого мира, в котором рулят Степанычи. Аппетит у меня плохой, думала я, но кружки три крови в худосочном теле наберется, и старый козел в кителе непременно ее выпьет!

Выбираемся из машины, идем к вокзалу, входим в вагон. За окном Магдалена, сволочь, платочек к глазам прикладывает: страдает, блин! А я разве не страдаю?! В плацкарте, где мы расположились, народ уже курочек распаковывает, яйцами об столешницу постукивает, а меня буквально тошнит от запахов еды. Тошнит и от Степаныча, что машет рукой заоконной сволочи:

– Давай уже, иди! Нечего мокроту разводить, все будет хорошо!

Он расстегивает китель, позвякивая наградами, и тучный пассажир с куриной ножкой в руках задает вопрос:

– Боевые?

– Получены во время пребывания в составе контингента.

– Какого контингента, если не секрет?

– Секрет. Но за здорово живешь такого не дают, согласитесь.

А меня будто током ударило, типа озарение нашло. Состав тронулся, Магдалена исчезла из оконного проема, и тут я начала. Одну награду сорвать! Другую, да чтоб с мясом, с нитками и кусками материи! Потом на пол их кинуть, потом еще сорвать, пока все побрякушки не окажутся под ногами!