Плен

Время! На шпатель установил капсюль – раз. Съемный планшет вогнал в пазы плотно, чтобы не ходил, – два. Штурмовик прицепил – три! Петличку на спусковой крючок накинул – четыре! Ствол привинтил, а сверху на него – оптический прицел – пять, шесть! Проверил триггер на выдержку – семь! Барабан крутанул, затвор передернул – восемь-девять! Все! Одиннадцать секунд. Рекорд.

Задохнулся, проснулся. Провел языком по сухим губам. Опять эти словечки, опять ересь…

Надя. Москва, 60-е годы

в каком-то – 65-м, что ли, – году Надя открыла «Неву», скажем, месячной давности – там было прочитано все ценное, перечитано, выдоено до дна; одна штука только осталась непрочитанной, она ее прежде читать не стала, потому что заподозрила ерунду – неизвестное имя автора, название – что-то про орден… или про плен, повесть о войне, короче говоря.

Нового под рукой ничего не было, Лесков, всегда помогавший, как-то не пошел, она стала листать журнал и втянулась в этот самый «Орден-плен-побег» – он точно был ерунда. Но – одну страничку, другую, завертелась интрига – и как-то глупо ее затянуло: вроде нечего там было читать, а бросить неохота. Она очень быстро проглатывала пустые, в общем-то, главки, потом стала пропускать большие пассажи, потом стала листать и заглядывать вперед – и где-то ближе к финалу глаз выхватил верхнюю строку: «это был Гелий Д., начхим с химическим именем…».

Палец, державший страницу, соскочил, журнал закрылся – она кинулась его листать – и вот оно, вот оно, да, действительно – Гелий Д., начхим! Дальше шли его стихи!! Те, которые она много раз слышала! Он был там какой-то эпизодический персонаж, солагерник – большой романтик, так и не ставший другом главного героя.

Она позвонила на Кировскую, сказала, что есть дело, надо обсудить. – Ну приезжай, – сказала Аля, – что ты звонишь-то? – Но мне надо, чтобы Гелик тоже был. – Гелик – не знаю, он пишет сейчас. – Нет, мне непременно надо, чтобы он был! – Хорошо, – пробурчала Аля, – я попробую.

На Кировской опять выключили свет. Преферансисты забрали себе керосиновую лампу. Свечка нашлась одна, толку от нее было мало; Гелик, пока донес ее с кухни, закапал бархатный пиджак стеарином. Кто придумал носить бархатный пиджак дома каждый день? Какой-то идиотизм. Гелена, ломая глаза, правит учебный план – ее разговоры эти так раздражали, сил никаких не было. Достала из шкафа зимнюю шапку и напялила – так хотя бы меньше слышно. И надо же было, чтобы свет этот чертов выключили, и не уйдешь от них теперь в другую комнату, потому что с этим планом чертовым надо разобраться, а они гудят-гудят, у них там великое событие. На кухне снова кран потек, и оттуда этот кап-кап-кап невыносимый, сводит с ума, кот мявкает не пойми почему – не голодный точно, от вредного характера. Накурено опять чудовищно – смолят одну за другой. Аля сидит пряменькая, нога на ногу, спина ровная, сама элегантность, как обычно; а Гелик – прямо видно – смущен, расстроен, вздрючен. Надя торжествует и, плохо умея сдерживаться, чувствуя себя хозяйкой положения, бросает Гелене: «Не горбись!»

– А может, это не я?

– Не ты?! Начхим с химическим именем? И с твоими стихами? Ну ты что вообще?

– Нннн-да…

Не нравится это все Гелику, а почему – можно объяснить, но тошно и неохота. Но разве Надя просто так слезет?

– Послушай, об этом даже говорить не хочется…

– Но почему? Все можно и нужно проговаривать!