Плеханов

Плеханов видел, что «деревенщиков» на съезде не так уж много. К тому же часть их сторонников — П. Аксельрод, Л. Дейч, Я. Стефанович — была в эмиграции. Да, наверное, его поддержали бы и жившие за границей С. Кравчинский и В. Засулич, которые перед отъездом из России на многие вопросы тактики партии смотрели так же, как и они — «деревенщики». На съезде были и такие землевольцы, взгляды которых еще не были известны. Для принятия решений было важно, на чью сторону они встанут. Георгию Плеханову очень хотелось, чтобы с ним была Софья Перовская. Он уже давно знал эту умную, целеустремленную, обаятельную девушку. Как и многие в организации, он выделял ее среди других женщин-революционеров за исключительную чистоту и преданность делу, за организаторские способности и храбрость. До этого времени взгляды Плеханова и Перовской на задачи народнической организации были одинаковыми. В последнее время Софья Перовская жила в Харькове, готовила побег товарищей из Центральной тюрьмы. Плеханов успел переговорить с нею и выяснить, что она тоже считала покушение Соловьева на царя вредным для партии. Как было бы хорошо, если бы они во всем были единомышленниками!

В начале первого заседания Николай Морозов зачитал предсмертное письмо Валериана Осинского, которого недавно казнили в Киеве. Многие знали этого красивого человека, любили его за спокойный нрав, отвагу, товарищество, деликатность. Письмо написано было перед самой казнью, в нем Валериан убеждал товарищей, что теперь для партии единственное средство чего-либо добиться — это политический террор. Он давал советы, как его организовать. Срывающимся голосом Морозов прочитал последние строчки: «Прощайте же, друзья, товарища дорогие, не поминайте лихом. Крепко, крепко от всей души обнимаю вас и жму до боли ваши руки в последний раз…»

После этих слов воцарилась тишина, некоторые женщины плакали, все мысленно еще раз прощались с товарищем. Плеханов думал: «А сколько еще таких прекрасных людей погибнет зря, без пользы для революции, если мы последуем совету этого самоотверженного и героического человека?»

Но значительная часть собравшихся готова была принять завет Осинского. Число сторонников новой тактики — дезорганизации правительства путем политического террора — увеличилось.

— Политическая борьба во имя народа, но без его участия, — говорит Плеханов, — только оторвет революционеров от народа.

— Мы дезорганизуем правительство и принудим его дать конституцию, — отвечает Михайлов со страстной убежденностью.

— Стремиться революционеру к конституции, — возражал Плеханов, — почти равносильно измене народному делу.

— Для того чтобы совершить революцию, — вступает в спор Николай Морозов, — достаточно нескольких Шарлотт Корде и Вильгельмов Теллей.

— Политическое убийство — это осуществление революции в настоящем, — настаивает Михайлов.

— Нет, на кончике кинжала не построишь парламент, — с горечью отвечает Плеханов. — Дезорганизаторская деятельность приведет только к разгрому партии и усилению правительства.

Как убедить товарищей, что они не правы, думает Плеханов, как спасти их для дела революции?

Съезд принимает компромиссное решение — политический террор является крайней и исключительной мерой для специальных случаев. «Деревенщики» довольны, надеясь, что таких исключительных случаев будет немного. Да они и сами считают, что иногда необходимо прибегать к террору — убить предателя или особо ненавистного царского чиновника.

Но их радость испаряется, когда начинают обсуждать вопрос о цареубийстве. Не все знали до этого дня, что в петербургской организации существует «Лига цареубийства», члены которой поклялись довести дело Соловьева до конца. Убийство царя даже с технической точки зрения дело сложное, оно потребует много сил и средств. Вокруг этого вопроса разгорается горячий спор. Особенно убедительно защищает эту идею приехавший из Одессы Андрей Желябов. Он прекрасный оратор, а его красивая внешность и умение сразу же вызывать у слушателей симпатию и сочувствие поколебали еще нескольких участников съезда. В значительной степени под влиянием его речей отходит от «деревенщиков» и Софья Перовская. При голосовании большинство, правда незначительное, получает резолюция, гласящая, что цареубийство относится к тем исключительным случаям, которые партия будет поддерживать.

— Неужели вы не понимаете, — спрашивал Плеханов, — что уничтожение самодержца ничего не изменит в политической ситуации, только вместо Александра с двумя палочками будет царствовать Александр с тремя палочками? Софья Львовна, — говорил он, обращаясь к Перовской, — ведь вы понимаете, что в любом случае — удастся убить царя или нет — это дезорганизует не правительство, а партию.

Но Софья Перовская колебалась. Она вслед за Андреем Желябовым шла к признанию необходимости политического террора.