Через несколько дней Плеханов получил письмо из Петербурга от А. М. Коллонтай, которая познакомилась с ним еще в 1901 году и считала себя тогда его последовательницей. Уже в советское время в автобиографии А. М. Коллонтай писала: «У меня были друзья в обоих лагерях. По душе ближе мне был большевизм с его бескомпромиссностью и революционностью настроения, но обаяние личности Плеханова удерживало от разрыва с меньшевиками».
Плеханов тотчас же ответил на письмо Коллонтай:
«Уважаемая и дорогая Александра Михайловна, я не нахожу слов для того, чтобы достаточно отблагодарить Вас за Вашу память обо мне. Меня особенно трогает то обстоятельство, что Вы вспомнили обо мне в день открытия Думы. Весь этот день я сильно волновался; мне тяжело было сознавать свою оторванность от родины, и мне было бы гораздо легче, если бы я тогда же мог с уверенностью сказать себе, что там, на родине, есть хорошие люди, вспоминающие обо мне в этот день» (4—I, 218). И далее Георгий Валентинович пишет: «К какому времени нужно написать Вам статью? Я с большим удовольствием сделаю это, если только найду кусочек времени. Но это нелегко мне сделать, особенно теперь. Скоро мы, вероятно, увидимся, дорогая Александра Михайловна. Весною я буду в России. Что я найду там? Есть ли там элементы для настоящей социал-демократической работы? Скажу точнее: такие элементы есть, но много ли их?»
Это письмо интересно и потому, что оно показывает, что и в 1907 году Плеханов стремился в Россию и вместе с тем сомневался в целесообразности своего приезда. Выступая против большевиков, он в то же время по ряду вопросов расходился с меньшевиками, хотя и не мог порвать с ними. Перед ним вставал вопрос: находясь в таком изолированном состоянии, не лучше ли высказывать свои взгляды, оставаясь в эмиграции? Нам представляется, что именно такие мысли бродили в голове Плеханова, когда он спрашивал у А. М. Коллонтай об элементах настоящей (то есть такой, какой он считал правильной) социал-демократической работы. Ведь его ученицу и единомышленницу — Л. И. Аксельрод — лидеры меньшевиков не подпускали к практической партийной работе. Плеханов опасался, что лидеры меньшевиков и его изолируют от практической деятельности в социал-демократических организациях, и приходил к выводу, что ему целесообразнее сосредоточиться на теоретической работе.
30 апреля 1907 года открылся V съезд РСДРП. Прошел ровно год со дня последнего съезда, но революционные события в России заполнили этот год важнейшими событиями, требовавшими решения на съезде партии. Предполагалось организовать съезд в Копенгагене, но датское правительство запретило его проведение. Заседания были перенесены, как и во время II съезда партии, в Лондон.
От имени ЦК партии съезд открывал Г. В. Плеханов, как старейший делегат. Как и в 1903 году, он открывал съезд партии российского пролетариата. Но как же он постарел и изменился за эти четыре года! И не только болезнь была тому причиной. Тревога за судьбы революции России и чувство изоляции от революционных социал-демократических организаций России подтачивали его силы.
Георгий Валентинович взволнованно обратился к съезду: «…я прежде всего благодарю вас за те проявления симпатии, с которыми вы меня встретили. Эти проявления особенно тронули меня потому, что, как мне показалось, они отчасти шли от тех лиц, с которыми мне пришлось в течение последнего года сломать не одно копье по тактическим вопросам. И они дают основание думать, что у нас все-таки живо сознание взаимной нашей связи, сознание того, что мы стоим под одним знаменем, под красным знаменем пролетариата». Кончил он вступительную речь словами: «Да здравствует социалистическая революция» (1—XV, 377). Но когда на съезде разгорелись ожесточенные споры между большевиками и меньшевиками, Плеханов приложил немало сил для защиты тактического оппортунизма меньшевиков. Это, конечно, вызвало критику со стороны делегатов-большевиков. О характере критики большевиков в свой адрес Плеханов сказал в одном выступлении на съезде: «Один из товарищей заметил здесь: «Плеханов теперь не тот, что был прежде». И я знаю, что многие из присутствующих на съезде разделяют это мнение; я уверен, что многие из них готовы сказать обо мне: «Был конь, да изъездился». Я, конечно, изъездился в известном отношении. Прежде я был здоров, а теперь мое здоровье очень расшатано. Но что касается моих политических взглядов, то я остаюсь и, конечно, останусь таким же, каким я был с тех самых пор, когда сложились мои социал-демократические убеждения. В этом вы можете быть уверены» (1—XV, 382). Плеханов, как всегда, был уверен в своей правоте, в том, что его политические взгляды не изменились за 25 лет. Но это неверно. Они сильно изменились по сравнению с его позицией в период группы «Освобождение труда» и старой «Искры». Они менялись под грузом оппортунистических ошибок и колебаний в период первой русской революции.