Плацдарм непокоренных

Он вынул из-за голенища немецкий штык-нож и, молча отстранив Хомутова от щели, принялся раздалбливать ее. Возможно, Звонарь и Мальчевский уже достигли какой-то заветной пещеры и теперь сидят-отдыхают у входа. А если не достигли и задыхаются в каком-нибудь тупике. Однако заставить Хомутова вернуться в лаз прямо сейчас он не мог. Оставлять самого тоже нельзя. Следовательно, нужно было попытаться расширить щель, дать ему возможность отдышаться и успокоиться.

35

То, что выбраться через эту трещину на поверхность не удастся, Беркут понял очень скоро. Если она понемножку и расширялась, то лишь узкой щелью между двумя огромными каменными глыбами. Тем не менее капитан сбросил шинель и минут десять упорно орудовал штыком, не обращая внимания на стоявшего рядом, тяжело дышащего ефрейтора.

— Да, все, все! — вдруг опять занервничал Хомутов. — Тут и юродивому понятно: не выберемся. Даже если целый месяц долбить.

— Ничего, если понадобится — будем пробиваться месяц, — спокойно охладил его капитан, опасаясь, как бы это признание ефрейтора не вылилось в очередной приступ истерики.

— Подохнем мы здесь уже через неделю — вот что произойдет.

— Почему подохнем. У нас еще есть возможность вернуться к хутору, к нашему госпиталю и рации. Тем же путем, которым добирались сюда.

— Тогда почему мы не возвращаемся? — вдруг воспрянул духом Хомутов. — Ведь действительно там наши ребята, вместе и продержимся.

— Стоп, тихо, — осадил его Беркут.

Голоса. Совсем рядом. Еще не разбирая отдельных слов, Андрей уже уловил, что говорят не по-немецки.

— Наши. Так ведь там — уже наши! — схватил его за рукав ефрейтор.

— Молчать, Хомутов, молчать! Там не может быть наших. Пока что наших там быть не может.

— Но матерятся-то по-русски.

— Полицаи тоже все еще предпочитают по-русски. И власовцы. Полицаи это, понял, ефрейтор, полицаи!

— …Провинциальные мерзавцы, — неожиданно послышалось сверху. — Теперь они еще хотят превратить нас в собак-ищеек. Что ты увидел там, Романов?

— Щель. Небольшая, на вход не похожа, но…

— И все?

Беркут отступил от трещины и потянул за собой Хомутова, предупредительно зажав ему при этом рот.

— Полицаи обнаружили щель, — предупредил ефрейтора, хотя тот и сам должен был понять это.

— Может, здесь они и сидят, — донеслось с поверхности плато. Лица Андрей не видел, только полу шинели. Кончик ее опустился прямо в трещину. — Граната у тебя еще есть?

— Не сметь обращаться ко мне на «ты»! Я что, непонятно объяснил вам всем, провинциальные мерзавцы?!

— А кто ты теперь такой? Ты и есть «ты», — с наглым спокойствием ответил тот, кого назвали Романовым, отступая от щели. — Впрочем, гранату сюда не протолкнуть. Мину бы какую-нибудь заложить, или тротиловую шашку.

«Провинциальные мерзавцы»?! — только теперь вдруг Андрей понял, что так поразило его. Он знал только одного человека, который любил повторять эту фразу, — им был поручик Белой гвардии Розданов. Вот именно, поручик Розданов. А что, тот же цинично-жесткий тон, та же неподражаемая интонация.

Однако знал Беркут и то, что бывший поручик Белой гвардии, а затем начальник районной полиции, отказавшийся сжигать хутор вместе с его жителями (да, как это ни странно, отказавшийся!) застрелился в тюремной камере. На его глазах.

— Все-таки дай гранату, ты, «ваше благородие»! И с «мерзавцами» своими поосторожнее. Пока тебя только разжаловали. Но скоро и вздернут. С фанерной дощечкой на груди: «Он продался коммунистам».

— Своей гранатой я распоряжусь сам. И вообще пшел вон! Пшел-пшел! — рявкнул Розданов. Теперь Беркут окончательно признал его, хотя и отказывался верить. — Романов, видите ли! Святая для Руси, императорского рода, фамилия, и вдруг такому быдлу! Провинциальный мерзавец!

Выслушав это, обладатель императорской фамилии зло выругался и, судя по наступившей вслед за этим тишине, ушел от щели.

Розданов же, наоборот, загорелся идеей проникнуть в подземелье: достал гранату, попытался протолкнуть ее в щель, но, убедившись, что она не пройдет, вынул.

— Уж не вы ли это, поручик Розданов?! — наконец решился Беркут, поняв, что обладатель императорской фамилии в самом деле ушел.

Розданов на какое-то мгновение замер, но, довольно быстро придя в себя, метнулся в сторону и упал в двух шагах от щели.

— Да не стану я стрелять, поручик! — как можно громче заметил капитан. — Хотя давно мог бы пристрелить.

— Ты-то, провинциальный мерзавец, кто такой?

— Он самый и есть — провинциальный мерзавец.

— Всерьез спрашиваю. Откуда знаешь меня? Отвечай, а то и в самом деле рвану!

— Лейтенант Беркут. Камера следственной тюрьмы гестапо и полиции в Подольске, на Днестре.

— Лейтенант? Беркут?! Неужели тот самый Беркут?! Лжешь!

— Ты же видишь, что, произнося это, на икону перекрестился.

— Но ведь тебя расстреляли. В госпитале мне сообщили…

— А я уже с того света. Разве не понятно? Кстати, в чине меня повысили, теперь я уже капитан.

Андрей слышал, как, шурша каменным крошевом, Розданов медленно возвращается к щели.