Плацдарм

Старец наклонился к отверстию и что-то тихо пробормотал. Затем поднес для ответа ухо. Шли минуты, и до Алексея и Эйгахала доносился только шепот. Жрец выпрямился и кивнул гостям, чтобы те подошли ближе. Алексей повиновался, наблюдая, как камень вернулся в прежнее положение.

Внезапно скалистая стена рядом с каменной кельей изошла глубокой трещиной, которая стала расширяться, точно раскрываясь, и наконец каменная дверь с резким скрипучим звуком отворилась, подчиняясь какому-то невидимому механизму. Пахнуло застоялым духом курений. Когда бывший разведчик переступил порог, стена за его спиной сдвинулась, возвращаясь в прежнее положение. Провожатый не последовал за ними, но из полумрака появился служка, держа в руке небольшую лампаду. И Костюк догадался, что находится во внутренней, сокровенной обители, о которой только шептались. Доступ сюда посторонним был абсолютно запрещен.

Гости последовали за слугой по узкому коридору, ведущему в самые глубокие и отдаленные части монастырского комплекса. Стены переходов делались все более грубыми и шероховатыми, и Костюк догадался, что они представляют собой туннели, вырубленные прямо в скале. Туннели оштукатурили и расписали фресками невесть сколько лет назад, но разглядывать их отчего-то не тянуло — уж больно пугающими и недобрыми были контуры изображений…

Коридор повернул, потом еще раз, минуя каменные ниши с живописными изображениями богов или священными текстами, подсвеченные свечами и окуриваемые лампадами. Магу и разведчику никто не встретился по пути — они видели только череду ниш без окон да безлюдные туннели, сырые и гулкие в своей пустоте.

Наконец, когда путешествие начало казаться бесконечным, Эйгахал и Алексей подошли к двери, казавшейся кованной из железа, но отворившейся легко и почти без скрипа…

Комната за ней оказалась небольшой и освещенной лишь полудюжиной свечей в серебряном канделябре. Там были люди.

Служка, который привел гостей, поклонился, молитвенно сложив руки, и удалился.

Железная дверь лязгнула за ним — это повернулся запорный механизм.

Один из шести человек, устроившихся на подушках прямо на полу, жестом указал на лавку у стены.

— Приветствую тебя, благородный Коцу! Добро пожаловать и тебе, человек иного мира, — произнес тот из них, кто был за старшего, — нестарый, но уже седой человек в простой штопаной хламиде.

Костюк с Эйгахалом, поклонившись, сели.

— Итак, вы пришли просить помощи у обители.

— Именно, — подтвердил Эйгахал.

Говоривший кивнул, а затем коснулся бронзового маленького гонга, и в комнату беззвучно вошел слуга, внеся низенький столик и разместив на нем дымящийся сосуд. Это была чаша, снаружи богато украшенная серебром и фарфоровая внутри. На дне ее едва тлели угольки. Прежде чем поставить чашу перед собравшимися, слуга взмахнул ею в воздухе, и угли вспыхнули ярким пламенем. Потом он поместил справа от чаши резную шкатулку и удалился так же беззвучно, как и прибыл.

Костюку вдруг стало не по себе, но он не подал виду.

— Крайне необычная встреча… — проговорил жрец. — И в принципе невозможная. Но она случилась, а значит, в ней есть смысл, пусть даже мы его не понимаем… Я Курм-Сан, так меня когда-то звали в миру. Этого пока достаточно. Здесь не имеют значения титулы и родовые имена… — Говорящий чуть подался вперед, пристально вглядываясь в лица собеседников. — Я знаю, что ваше желание помочь миру — искреннее. — Жрец опять откинулся назад. — Это хорошо.

Наступило долгое молчание. Потом вступил в разговор другой из хозяев:

— Продолжай, Курм.

— Ты же знаешь, Ноше, мы не можем говорить о деле напрямую. И хотя ситуация сложилась чрезвычайная, мне трудно говорить об этом. До сих пор пребываю в сомнениях.

— О чем тут можно раздумывать? — вдруг заявил третий. — Этот мир подошел к самому краю бездны. Даже тут можно почуять запах мертвечины от того кладбища, каким совсем скоро станет Аргуэрлайл. Неназываемый уже здесь, совсем рядом, и слуги его являются все чаще и чаще, остановить их невозможно… Ты ведь слышал, что уже есть целые обширные области в северных лесах, откуда бегут люди, и десятки деревень и городков ныне принадлежат нежити и нечисти?

— Что я могу сказать тебе, Ромву? — ответил Курм-Сан. — Мир начал портиться задолго до нашего рождения. Не меньше двухсот лет минуло с тех пор, когда темные твари впервые явили себя, но кому интересны дела края мира? Ты сам читал летопись, оставленную Хранителем Грону, что ходил на Ледовый материк…

— Но что с того? — возразил Ноше, как будто двух чужаков тут не было. — Здесь, в обители, мы отрезаны от всего мира.

— Да, и эти двое — первые за восемьдесят лет сюда допущенные извне.

— Даже когда земляки уважаемого чужинца прожгли проход в наш мир Первичным Огнем, ты так не волновался, — возразил Ноше.

— Это правда. Но что из того? Мы Хранители Последних Тайн…

Увидев на лице Костюка недоумение, Курм-Сан пояснил: