Платон, сын Аполлона

   — Третье! — не дал договорить Платону Дионисий.

   — Ты лучше меня знаешь, какими бывают тираны. Лишь тот тиран может принять на свой счёт сказанное мною во время беседы о мужестве, мудрости и справедливости, кто не обладает ни тем, ни другим, ни третьим...

   — Ты говорил обо мне.

   — Нет.

   — Что ещё? — спросил Дионисий.

   — Вражда, посеянная между нами, орошается бездарными болтунами, которыми кишит твой двор, и даёт буйные всходы...

   — Уйди! — приказал Дионисий.

   — Ты не ответил.

   — Ответ узнаешь позже. — Дионисий отвернулся, продолжать разговор стало невозможно: два телохранителя Дионисия направились к Платону, намереваясь, должно быть, выставить его за дверь.

Утром следующего дня мать Дориды была казнена.

Дион пришёл к Платону и сказал, что тот поступит разумно, если покинет Сиракузы.

   — Корабль спартанского посла Поллида завтра отплывает домой. Для тебя на нём найдётся место, я говорил об этом с Поллидом. В Сиракузах тебе оставаться нельзя. Прости меня, я очень ошибся, пригласив тебя ко двору. Дионисий — не тот человек, каким представлялся мне ранее. Никакие наши увещевания его не изменят. Он худший из тиранов — коварный, жестокий, грубый, сластолюбец. Я виноват перед тобой, Платон!

   — Оставь это, — сказал Платон. — Мы оба ошиблись. Но время, проведённое здесь, не прошло для нас даром: мы глубже проникли в суть тиранической власти. И вот вывод, который я прежде не рискнул бы произнести: тиран — наихудший из людей... А ты? — спросил он Диона. — Ты останешься?

   — Я отправлюсь через пролив к Архиту. Там я буду в безопасности.

   — В таком случае помоги мне собрать мои книги и вещи. Но выпустит ли нас Дионисий?

   — Мы переберёмся на корабль ночью.

Поллид ждал их у трапа, не гася на борту фонари. Излишне суетился, помогая Платону подняться на корабль, спросил, простился ли тот с Дионисием. Платону этот вопрос не понравился, так как Поллид, в сущности, имел цель выяснить, дал ли тиран Платону разрешение на отъезд.

   — Дионисий о моём отплытии ничего не знает, — ответил Платон. — И, надеюсь, узнает не так скоро, чтобы его триера могла догнать наш корабль.

   — Ветер упругий и попутный, — сказал Поллид. — Нас никто не догонит.

Они не причалили к италийскому берегу: к кораблю подошла шлюпка, и Дион, утирая слёзы, пересел на неё.

   — Береги моего друга! — крикнул Поллиду юноша, когда лодка отчалила от корабля.

   — Будь спокоен! — ответил хозяин судна. — Доставлю куда надо! — При этих словах он как-то странно рассмеялся — не весело, но громко, будто помимо воли.

Платон вспомнил эти слова и смех Поллида, когда корабль, следовавший в Коринф, зашёл в порт Эгины. Здесь Платон родился — в своё время его отец и мать жили в Эгине, куда прибыли в качестве афинских поселенцев. Афины тогда завоевали этот город и весь остров, а коренные жители, бросив дома и земли, переселились в Спарту. Это случилось более семидесяти лет назад.

Впрочем, вскоре родители вместе с младенцем Платоном вернулись в Афины.

Эгина — означает «козий». После поражения афинского флота при Эгоспотамах, Козьих реках, Эгина отделилась от Афин и стала самостоятельной, находясь с той поры с Афинами в состоянии вражды. Неприязнь была так сильна, что афиняне более не могли посещать Эгину — там их ждала неминуемая смерть. По этому поводу существовала поговорка: «Коза козу любит, а Афины губит».

Платон знал всё это и не намеревался сходить с корабля, благо стоянка предполагалась недолгая. Что-то надо было сгрузить на берег, что-то погрузить для перевозки в Коринф. Но побывать в городе, конечно, стоило, хотя бы ради того, чтобы полюбоваться знаменитыми скульптурами храма Афайи и, возможно, поглядеть на дом Фалеса, где Платон родился.

Поллид словно подслушал тайное желание Платона и сказал ему, когда корабль вошёл в бухту Эгины:

   — Тебя здесь никто не знает, ведь афиняне на острове больше не бывают. Ты можешь сойти на берег. Я скажу, что ты сицилиец, мой друг. И Фрикса можешь взять — его-то уж точно никто не узнает.

   — Нет, — ответил Платон. — Я останусь на корабле. Не хочу рисковать.

И тут случилось то, чего Платон не ожидал, что и во сне не могло ему присниться: двое дюжих рабов Поллида заломили ему за спину руки, связали, накинули на шею верёвочную петлю.

   — Что это значит? — спросил Поллида Платон. — Ты потащишь меня на берег силой? Ты хочешь отдать меня эгинцам?

   — Я продам тебя. Как раба, — не глядя на Платона, ответил Поллид.

   — Ты выполняешь чей-то приказ? Или сам решил разбогатеть, продав меня в рабство?

   — Ты должен благодарить Зевса, что я так решил. Дионисий приказал мне убить тебя в пути, а я лишь продам тебя. Ты останешься жив. Я постараюсь даже найти для тебя заботливого хозяина, который любит философию, чтоб ты мог учить его и, возможно, его детей.

   — А Фрикса?

   — Тоже продам, — ответил Поллид. — И твои книги. Они тебе больше не понадобятся: раб не может владеть имуществом.

   — Там Пифагор, там Филолай, там мои сочинения.

   — Твои сочинения, думаю, никто не купит, придётся их выбросить, а Пифагора и Филолая продам наверняка. — Поллид криво усмехнулся. Совершая гнусное предательство, никто не может улыбаться красиво.