(1) Мне кажется, ты не хорошо понял мою точку зрения, — ведь ты не стал бы мне писать вторично и обещать дать еще больше, — но ты считаешь Сократа, как других софистов, каким-то перепродавцом мудрости и что на твои первые предложения он не просто ответил отказом, но с целью получить больше того, что было тобою ему обещано. Теперь ты обещаешь мне золотые горы и множеством даров думаешь заставить меня согласиться покинуть мои занятия в Афинах и прийти к тебе, меня, который вообще считает делом не очень хорошим, занимаясь продажей бесед по философии, наживать деньги, а для меня лично это было бы совсем непривычно. (2) Ведь с того времени, как я, получив веление божества заниматься философией, приступил к ней, никого не найдется, кто бы сказал, что я что-нибудь от кого-нибудь за это взял; но я веду свои беседы открыто, одинаково позволяя слушать себя и тому, кто /много/ имеет, и если он не имеет ничего. И я веду свои рассуждения, не запершись в четырех стенах, как, передают, делал это Пифагор, или, приходя, где много народу, я не требую денег с тех, которые хотят меня слушать, что раньше делали иные прочие и что и сейчас в наше время делают некоторые. Ведь я вижу, что то, что мне нужно, у меня есть заработанное мною самим, а то, что является излишним, прежде всего, получив это, я не нахожу, кому бы я мог поручить его на сохранение надежнее тех, которые, возможно, сами дадут. (3) Если я буду считать их дурными, то если я отдам им на сохранение, то и сам я покажусь человеком не вполне разумным; а от людей хороших мне вполне возможно, даже если я ничего им не дам, получать что нужно. Ведь не окажутся же они верными хранителями денег, а охранителями дружбы и расположения неверными; и если они считают неправильным отнять у нас доверенные им деньги, неужели они поставят ни во что, если мы будем находиться в затруднительном положении, тогда как раньше они от нас получили даром то, за что они даже давали /другим/ деньги. Одним словом, для них естественно, будучи друзьями, дать нам уже вперед многое из своего имущества; если же они не являются нам друзьями, они постараются отнять кое-что из нашего. Сам же я не имею времени, чтобы хранить (стеречь) деньги; (4) я удивляюсь на других, которые говорят, что ради самих себя они приобретают себе богатства, а в действительности оказывается, что они из-за выгоды сами себя продают и, поставив ни во что мудрость, заботятся о стяжательстве. Поэтому, конечно, на их богатство дивятся, но за их невоспитанность смеются над ними и считают их счастливыми по многим другим основаниям, кроме лично их самих. И в самом деле, разве не ужасно считать себя опозоренным, если кажется, что ты живешь на счет друга, и считать, что не стоит жить привеском у других, нахлебником чужого добра, а по отношению к деньгам не стыдиться, если относишься к ним таким же образом? И разве мы не знаем, что эти люди почитаются только за их богатство, а если судьба к ним переменится, они живут во всяком бесчестии? (5) Таким образом, во время благополучия они не испытывают радости (ведь их почитают не из-за них самих), а находясь в бесчестии, они страдают еще более, так как причиной того, из-за чего на них пали бесчестие и презрение, являются они сами.
Итак, прежде всего ты неправильно понял, если думаешь, что Сократ за деньги сделает что-либо, если он не считает хорошим сделать это бесплатно. Сверх того ты не принял во внимание, что многое меня здесь держит, и самое главное — польза для родины. И не удивляйся, если я говорю, что приношу какую-то пользу родине, хотя меня нельзя найти ни в числе военачальников, ни в числе ораторов. (6) Прежде всего надо поставить вопрос, в чем каждый может оказать пользу. Совершать более крупные или более мелкие дела — не во власти человека; но, с одной стороны, тут играют роль разные причины, а прежде всего он сам. Затем, в столь великом городе нужны не только те, которые будут подавать ему советы, и не только те, которые будут водить его войска по морю и по суше, но и те, которые будут руководить теми, кто идет трудиться на пользу городу. И нет ничего удивительного, что некоторые под влиянием огромности возложенных обязанностей как будто засыпают и для них нужен будет как бы овод, будящий их. (7) К такому-то делу и поставил меня бог. И, конечно, случилось, что за это я и вызвал к себе ненависть. Но отказаться мне от этого дела не позволяет тот, кому надо более всех повиноваться. Конечно, он лучше меня знает, что мне более полезно; ведь когда я спросил его совета относительно твоего первого письма; он сказал мне, чтобы я не ездил, и когда ты второй раз написал мне, он мне отсоветовал. Поэтому я боюсь оказать ему непослушание и думаю, что в этом Пиндар является мудрым, говоря: