Платье цвета полуночи

Тиффани стремительно обернулась. Перед ней маячила жизнерадостная усмешка Престона.

– А знаешь, я здорово встревожился, когда ты на пару мгновений словно одеревенела, – промолвил молодой стражник. – Я уж подумал, ты умерла. Я дотронулся до твоей руки – со всем моим уважением, никаких вольностей, – и на ощупь она была что воздух в грозовой день. Так что я понял: это дела ведьминские, и решил приглядеть за тобой; и тут ты вдруг стала грозить ни в чём не повинному гобелену уничтожить его в пламени!

Тиффани заворожённо смотрела в глаза юноши, точно в зеркало. Огонь, думала она. Огонь однажды уже убил Лукавца, и Лукавец об этом знает. Он к огню даже приближаться не станет. Разгадка – огонь. Зайчиха бежит в огонь. Гмммм.

– Вообще-то я огонь люблю, – заявил Престон. – Не думаю, что он мне враг.

– Что? – вздрогнула Тиффани.

– Боюсь, ты говорила сама с собой – едва слышно, себе под нос, – объяснил Престон. – И я даже не стану спрашивать, о чём речь. Бабуля всегда повторяла: «В дела ведьм не лезь – затрещину огребёшь».

Тиффани посмотрела на него – и решение пришло само собою.

– Ты умеешь хранить секреты?

Престон закивал:

– Разумеется! Например, я же никому не проболтался, что сержант пишет стихи.

– Престон, ты только что проболтался мне!

Престон ухмыльнулся.

– Да, но ведьма – это же не кто попало! Бабуля говорила, рассказать свой секрет ведьме – всё равно что со стенкой пошептаться.

– Ну да, пожалуй, – начала было Тиффани и умолкла. – А как ты узнал, что он пишет стихи?

– Да поди не узнай, – объяснил Престон. – Видишь ли, он пишет на страницах учётного журнала в караулке, вероятно, во время ночного дежурства. И предусмотрительно вырывает страницы: очень аккуратно, никто бы ничего и не заметил, но он так сильно давит на карандаш, что на следующем листе остаётся чёткий, разборчивый отпечаток.

– Значит, и остальные стражники тоже заметили? – предположила Тиффани.

Престон покачал головой, отчего безразмерный шлем слегка завращался.

– Да что ты, госпожа, ты ж их знаешь: их послушать, так чтение – это девчоночье занятие, настоящим мужчинам оно даром не сдалось. Как бы то ни было, если я прихожу в караулку пораньше, то на всякий случай нижний листок тоже вырываю, чтобы над сержантом никто не стал смеяться. Должен признать, для самоучки он поэт очень даже неплохой – прекрасно владеет метафорой. Все его стихи посвящены кому-то по имени Милли.

– Так это его жена, – объяснила Тиффани. – Ты наверняка её в деревне встречал: столько веснушек, как у неё, я в жизни не видела. Она очень из-за них переживает.

Престон кивнул.

– Должно быть, вот почему его последнее стиховорение называется «Нет красоты в беззвёздном небе»?

– А по его виду и не скажешь, правда?

Престон на миг задумался.

– Прости, Тиффани, но выглядишь ты неважно, – выпалил он. – На самом деле, не в обиду будь сказано, так просто ужасно. Если бы ты только поглядела на себя со стороны, то наверняка решила бы, что ты серьёзно больна. По-моему, что такое сон, ты давно забыла.

– Прошлой ночью я проспала никак не меньше часа. А позавчера днём чуть-чуть подремала! – возразила Тиффани.

– В самом деле? – строго осведомился Престон. – А если не считать сегодняшнего завтрака, когда ты в последний раз нормально ела?

Тиффани казалось, что её переполняет свет – отчего бы?

– Ну, вроде бы перекусила чем-то вчера…

– Ах вот как? – откликнулся Престон. – Подремала и перекусила, стало быть? Это, знаешь ли, не жизнь; так и умереть недолго!

Тиффани понимала: он прав. Но от этого становилось только хуже.

– Послушай, меня преследует чудовищная тварь, которая умеет полностью завладевать человеком, и мне предстоит с ней справиться!

Престон заинтересованно оглянулся.

– А мной она завладеть может?

«Отрава проникает туда, где ей рады, – подумала Тиффани. – Спасибо за полезную формулировку, госпожа Пруст».

– Нет, не думаю. Наверное, для этого нужен правильный человек – то есть на самом деле неправильный. Ну, знаешь, со склонностью ко злу.

Впервые на её памяти Престон встревожился.

– Стыдно признаться, но я за свою жизнь совершил несколько дурных поступков.

Тиффани улыбнулась, невзирая на накатившую усталость.

– И какой же из них был самым худшим?

– Я однажды стянул с прилавка коробку цветных карандашей, – вызывающе произнёс он, словно ожидая, что собеседница закричит или наставит на него обличающий перст.

Вместо того Тиффани покачала головой.

– И сколько тебе было лет?

– Шесть.

– Престон, я не думаю, что эта тварь вообще сумеет отыскать путь к тебе в голову. Помимо всего прочего, там, внутри, слишком тесно и уж больно сложно всё устроено.

– Госпожа Тиффани, тебе нужно отдохнуть, отдохнуть как следует в нормальной постели. Как ведьма может заботиться обо всех и каждом, если у неё не хватает здравомыслия позаботиться о себе самой? Quis custodiet ipsos custodies?[55] Что означает: «Кто устережёт самих сторожей?» – продолжал Престон. – Так кто ведает ведьм? Кто приглядит за теми, кто приглядывает за другими людьми? Прямо сейчас, похоже, это буду я.

И Тиффани сдалась.