Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

Но судьба вновь на долгое время смилостивилась ко мне. В известном смысле женитьба ускорила становление моей карьеры. Я должен был искать работу, чтобы хоть как-то поддержать жену, ребенка и себя. Оставаясь в консерватории, я неминуемо превратился бы в того, кого называют «консерваторской крысой». Это категория людей, которые учатся делать все профессионально, но никогда не превращаются в настоящих артистов. Уход из консерватории открывал передо мной новые возможности и делал меня независимым.

Когда я окидываю мысленным взором те четыре года, что прошли между рождением сына и моим отъездом из Мексики, то до сих пор поражаюсь количеству мест, где я успел поработать, и разнообразию своей тогдашней музыкальной и театральной деятельности. Первый ангажемент я получил как аккомпаниатор мамы для ее концертов в Мериде (штат Юкатан). После этого я начал выступать в труппе родителей в сарсуэлах. К тому времени я уже знал большую часть их репертуара и прекрасно себя чувствовал, выступая в баритоновых партиях.

Дома родители помогали мне советами по овладению голосом. Позже, в консерватории, я стал более серьезно, чем раньше, посещать вокальные классы. Собственно говоря, у меня никогда не было учителя по пению, хотя я прослушивался у нескольких педагогов. Одна дама, очень сведущая в физиологии голоса, пыталась объяснить мне, как надо пользоваться надгортанником и гортанью, что делать с дыханием, рассказывала что-то про мышцы лба, про то, каким способом добиваться резонанса... Но все это было чистой теорией и нисколько не помогло мне в пении.

И все же один педагог мне нравился — чилиец Карло Морелли. Его брат Ренато Дзанелли прославился исполнением роли Отелло. (Их настоящая двойная фамилия — Моралес-Дзанелли. Морелли начинал как тенор, затем стал баритоном; Дзанелли же, наоборот, перешел из баритонов в тенора.) Я заинтересовался классом Морелли, зная, что у него берут уроки многие лучшие профессиональные певцы Мексики. Морелли не обращал никакого внимания на вокальную технику. Его гораздо больше привлекали особенности интерпретации, а именно это и интересовало меня с самого начала. Он был мистик и спирит, верил, что мистицизм помогает пению. Я не разделял его взглядов (не разделяю их и сейчас) и тем не менее пошел в его класс. Морелли носил великолепное кольцо с сапфиром, золотая оправа была сделана в форме двухголового змея. Умирая, он просил свою жену отдать это кольцо мне, и я ношу его по сей день.

Именно в классе Морелли я впервые взял верхнее си-бемоль. Случилось так, что в тот день консерваторию посетил президент Мексики Адольфо Лопес Матеос. Он зашел в класс, когда я пел в квартете из «Богемы». Я безумно радовался своему новому высокому звуку, и спустя годы другая ученица класса — это была моя будущая жена Марта — рассказывала, как уморительно я закидывал голову в присутствии президента, чрезвычайно гордясь собой!

И в консерваторские годы, и позже мой хороший друг Пепе Эстева открывал вечером каждого понедельника двери своего дома для любителей музицирования. Эти встречи имели очень большое значение для моего музыкального образования. Пепе, занимавшийся пением, происходил из необычной, несколько эксцентричной семьи, все члены которой страстно увлекались музыкой. Его мать играла на арфе, сестра — на гитаре, а брат был скрипачом (сейчас он руководит Мексиканским оркестром).

На эти вечера собирались от четырех-пяти до двадцати человек. Мы захватывали из дома еду, а мать Пепе не один раз за вечер варила кофе. Наши посиделки начинались в половине девятого или в девять часов вечера и продолжались до двух-трех часов ночи. Каждый приносил с собой какие-нибудь ноты. И хотя я уже пел, в этом доме главной моей задачей была игра на фортепиано. Я появлялся с огромной кипой нот в руках, заявляя в шутку, что ничего не смог приготовить. Аккомпанируя брату Пепе, я познакомился со скрипичным репертуаром, играя в ансамблях, постигал тонкости камерной музыки. Но больше всего мне приходилось быть концертмейстером певцов.

Эти вечера стали нашим университетом. Обычно несколько певцов Национальной оперы показывали здесь друг другу свои работы, обсуждали роли, говорили об известных современных вокалистах. Поскольку кое-кто из них в театре конкурировал, развлечение приобретало порой привкус соревнования. В семействе Эстева регулярно появлялись Хулио Хулиан и Карлос Сантакрус — тенора с великолепными верхами. Хулиан обладал прекрасным голосом и сделал успешную карьеру в Мексике еще до того, как я начал выступать. Сантакрус работал в труппе моих родителей, и позже я дирижировал постановками, в которых он участвовал— сарсуэлами «Озорница» и «Луиза Фернанда». Обе принадлежали перу нашего старого друга Морено Торробы.