Планета звезды Эпсилон

- Я, конечно, не философ, не космический провидец, я просто женщина. Но позвольте мне сказать, - Бэкки смотрела на нас, как на демагогов. Человека нужно воспитывать, чтобы он стал человеком. Много есть к тому способов, педагогических и прочих, но они малоэффективны, иначе откуда грязь и нечисть? А вот при воспитании под страхом смерти во втором, третьем поколениях мерзость выведется как чума.

Когда мы подъехали к ее дому и Крауф начал прощаться, к нам подошел молодой человек.

- Я, собственно, к вам, - он протянул Крауфу руку, - но я не знал, где вы живете, выяснил только, что здесь вы бываете. Поэтому пришел сюда.

- Вы что, следили за нами? - удивленно спросила Бэкки.

Тот не удостоил ее ответом.

- Меня зовут Рэв Дрибл, - представился он, - я решил войти в комиссию семнадцати. Мне слишком многое пришлось пережить, чтобы отказать себе в этом. Я надеюсь на вас. Я знаю, что личные обиды плохие советчики в деле справедливости, но у меня есть моральное право судить подлецов и негодяев.

- Кто же мог вас так обидеть? - усмехнулся Крауф.

- Это не уличный разговор, - сказала Бэкки, - к тому же я страшно голодна. Идемте...

Дрибл смутился и пошел за нами.

- Это серьезный разговор, вполне серьезный, - повторял он, снимая в прихожей пальто, - я расскажу вам все, и вы меня поймете. Но сначала ответьте, как вы стали членом комиссии? Вы что, умнее, справедливее других? Вы что, бессребреник? - допытывался он у Крауфа.

Мы прошли в комнату. Неожиданный гость заинтересовал меня.

- Может быть, бессребреник, - задумчиво ответил ему Крауф, разглядывая висящий над тахтой фотографический портрет Бэкки. - Может быть... За работу в комиссии нам не полагается дотации. Я живу на средства, заработанные преподаванием философии в университете.

- Ага, значит, у вас общий взгляд на мир, поступки людей, и поэтому?... - не унимался Дрибл.

- Мировоззрение здесь ни при чем, и вообще, я боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос. Меня вызвали, и я согласился.

- Неужели вы никогда не задумывались, почему вызвали именно вас, а не вашего коллегу, недруга, приятеля? И вы просто так согласились? Вы что, безжалостны по натуре?

- Нет, - ответил Крауф, - некоторые даже считают, что я человек мягкий. Врагов у меня нет. Я думал, прежде чем согласиться. И видите ли, я уверовал...

- Вот! - Дрибл с облегчением вздохнул. - Этого мне от вас и надо. Я тоже уверовал в то, что единственный способ поставить людей на место наконец найден.

Я уверовал и ощутил в себе право быть орудием возмездия ради справедливости.

Глядя еще на одного поборника справедливости, я думал, что присутствую при шутовском спектакле.

- Справедливость! Вы-то тут при чем?! У вас что, суда нет? - спросил я.

- Правосудие имеет дело с готовыми преступниками, - обернулся ко мне Крауф. - Но ведь не в природе разумного существа страсть к грабежу, обману, ко всему, что четко квалифицируется в своде законов. Важно другое. Чтобы стать насильником, нужно испробовать свою силу над слабым, затем над более сильным и так далее к вершинам подлости, к преступлению. Все логично, закономерно. Но комиссия карает тех, кто является потенциальным преступником. Лучше убрать язву сразу, чем ждать ее прободения.

Бэкки принесла ужин.

- Так кто же вас так обидел? - серьезно спросила она Дрибла, усаживаясь к столу и приглашая нас.

Дрибл поведал нам свою историю. Он был одним из способнейших сотрудников химического института. И работал под руководством личности заурядной. Его руководитель понимал, что только благодаря таланту Дрибла, его знаниям лаборатория делает значительные успехи. Его грызла зависть.

Когда-то Дрибл был женат, но с женой прожил недолго. Расставшись, они не имели друг к другу никаких претензий. И вдруг в научный центр по координации исследований пришло письмо от некоего врача, оказавшегося приятелем начальника Дрибла. В нем утверждалось, что Дрибл много лет отравлял свою жену неизвестными химическими веществами, о чем врач, наблюдавший женщину, считал своим долгом уведомить руководство центра.

Все кругом были уверены, что Дрибл не злоумышленник, даже знали, что письмо врача инспирировано заведующим лабораторией, находились к тому и прямые доказательства. Однако бывшая жена Дрибла подтвердила обоснованность обвинения.

Директор, к которому Дрибл обратился за помощью в восстановлении справедливости и своей репутации, замялся и сокрушенно сказал, выразительно подняв глаза к потолку: "Я не в силах изменить то мнение..."

- Теперь мне ничего не остается, как торговать газетами, более почтенного занятия недостоин, - закончил Дрибл свой рассказ.

Крауф удивился:

- Я знаком с вашим директором. Серт Смелл, не так ли? Он всегда производил впечатление человека добродушного, преданно служащего науке. Как же он не смог отличить клевету от правды?

- А как вы отличаете клевету от правды? - не удержался я.

- А вообще, вам, Рэв, - обратилась Бэкки к Дриблу, - крупно повезло, что вы вляпались в эту историю до принятия нового закона.

Дрибл в конце концов признался, как нашел нас. Он видел, как на мосту Крауф стрелял, по его выражению, в "гогочущие пасти".