Планета Скарсида

— Вот этого сколько угодно. Отличие в том, что Спутник одновременно и персонаж, и Живая Душа. Но, он всегда на второй роли, а вот Участник может попасть и на роль первого лица. Разница в том, что Спутник помнит все свои прошлые воплощения, он сознаёт, что происходит прямо во время действия, а Участник на время воплощения становится полноценной личностью-персонажем. Это гораздо интереснее, чем быть Спутником. Ты не играешь спектакль, а живёшь — Души очень это ценят.

— Это как театр?!

— О, это грандиозный театр! Иной раз Спящий желает видеть подлинные декорации, и мы добываем их для него, поскольку помним всё, что было с начала времён. Мы воссоздаём настолько убедительную обстановку, что Спящий забывает о том, кем был он до сна. Он сам порой перевоплощается в иную личность.

— Но ведь вся история земли полна войн, жестокости, смертей! — воскликнул Моррис. — Кто-то играет христиан, умирающих на римских аренах! Тысячи и сотни тысяч идут в бой и погибают! Катастрофы и бедствия — вот задник для хорошей драмы!

— Мы же бессмертны, Моррис. — сказала Инга. — Выйдя из игры, погибший в бою легионер наблюдает окончание событий извне. Умерев на эшафоте, королева возвращается в пространство Душ и ждёт следующего вызова. Покинутая любовница убивает себя кинжалом и уходит за кулисы, чтобы получить следующую роль, как только Спящий призовёт её.

— А четвертованный на колесе терпит подлинное страдание или притворяется, играя роль?

— Всё подлинно.

— Зачем всё это?

— Так додоны добывают свои Силы. Не переживай, Моррис, только последние миллионы лет всё было так трагично, а раньше было и бескровнее, и проще. На вашей планете мы встретили такие трагедии, о каких ранее не слыхали.

Он смотрел на неё и никак не мог представить, чтобы эта молодая женщина столько видела и столько знала. Она была и Спутником, и Ингой Марушевич. Она ничего не скрывала и всё рассказывала, как есть. Чего бы он ни отдал за то, чтобы увидеть в её глазах ту весёлость, юмор и воодушевление, которого в избытке имела та Инга Марушевич — детектив и партнёр!

— Ты принимала много всяких образов?

— Варианты возможны, но есть разделение на Душ-мужчин, и Душ-женщин. Каждая Душа утверждается в избранном амплуа, она остаётся сама собой в разных временах, разных эпохах, обществах, историях. Всё бесчисленное множество раз я была в этом облике, с этим лицом. Я могла быть ребёнком или старухой, но это была я.

— Тебя насиловали? — спросил он.

— Конечно. Много раз. Меня подносили в качестве приза, продавали в рабство. Меня любили и мною помыкали. Меня возводили на престол и гноили в темнице. Я любила и ненавидела много-много раз.

Моррису представилась отчётливо картина, сложное наслоение множества сюжетов: измученная Инга в ошейнике, в цепях, идущая босыми ногами по снегу, одетая в лохмотья и оставляющая кровавые следы, величественная Инга на троне, повелевающая судьбами страны, игривая любовница в объятиях знойного мачо, неприступная горянка, мать, рыдающая над ребёнком, женщина в толпе под дулами автоматов, мёртвое лицо с глазами, видящими бесконечность, а вокруг сплошные трупы. Всё это было — много-много раз, в иных деталях, в иной обстановке, с иными привязанностями. Много-много, бесчисленно много потерь. Кто всё это придумал?

— Слушай, ты не устал так просто сидеть час за часом? — спросила она. — Как хочешь, у меня у же зад отваливается.

— Пойди, побегай. — усмехнулся Моррис.

Она вздохнула и подтянула к себе рюкзачок, валяющийся на полу.

— Что у тебя там? — поинтересовался Габриэл.

— Всякая женская чушь. — ответила она. — Щётка для волос, шампунь, полотенце, нитки с иголками на всякий случай, и всякая такая же чепуха.

Она взбила рюкзачок, как подушку, положила у стены и улеглась, оставив край подушки и для Морриса.

— Ложись давай, делать всё равно нечего.

Он повиновался, обнял её, чтобы их головы могли удержаться на этой импровизированной подушке. Ничего эротического в этом объятии — как будто он обнимал товарища или сестру. Инга Марушевич никого не играла в этот раз: она была собой, и только.

Они лежали и смотрели на медленный танец двух солнц, видный сквозь прозрачную полусферу. На самом деле это медленно вращался Фокус. Каждый думал о своём, и ничего хорошего в этом молчании не было.

Глава 15

— Я не говорил тебе, что я немного сумасшедший? — озабоченно спросил Цицерон.

Заннат огляделся. Место, в который перенеслись эти двое, очень мало подходил для жизни, даже несколько часов провести в нём было бы проблемно.

Во все стороны, до самого горизонта, который непрерывной линией отделял поверхность планеты от её неба, раскинулся нескончаемый океан, воды которого имели глубокий зелёный цвет, а по мере отдаления принимали густо-фиолетовый оттенок, и ближе к горизонту становились стальными. Небо же имело пурпурно-лиловый цвет, с которым контрастировали тонкие лимонно-жёлтые облака. Возможно, они имели такой цвет оттого, что солнце, которое просвечивало их своими лучами, было сиреневым.