Planet Earth

Вот что рассказывал Садор Турину. Турин же, подрастая, начал задавать вопросы, на которые Садору бывало трудно ответить. Слуга часто думал, что такие вещи мальчику лучше бы узнать от родных. Однажды Турин спросил:

— Это правда, что Лалайт была похожа на эльфийское дитя? Так говорил отец. А что он имел в виду, когда говорил, что она кратковечнее?

— Да, она была очень похожа на маленького эльфа, – ответил Садор. — В начале жизни кажется, что дети людей и эльфов — близкие родичи. Но дети людей растут быстрее, и юность

их коротка — такова наша судьба.

И Турин спросил:

— Что такое судьба?

— Насчет судьбы людей, — ответил Садор, — спроси кого-нибудь поумнее Лабадала. Но всем известно, что мы быстро устаем и умираем, и многие гибнут еще до срока. А вот эльфы не устают, и умирают лишь от тяжких увечий. Они исцеляются от многих ран и горестей, которые для людей смертельны, и говорят, что, даже если их тела гибнут, они все равно потом возвращаются. А мы нет.

— Значит, Лалайт не вернется? — спросил Турин. — А куда она ушла?

— Она не вернется, — сказал Садор. — А куда она ушла — этого никто не знает. По крайней мере, я не знаю.

— А это всегда было так? Или это от козней Черного Властелина, как Злое Поветрие?

— Не знаю. Позади нас — тьма, и о том, что было до нее, почти ничего не говорится. Может, отцы наших отцов и знали что-нибудь, но своим сыновьям они ничего не поведали. Даже имена их забыты. Горы отделили нас от прежней жизни. Они бежали сюда, а от чего — никому теперь не ведомо.

— Они боялись, да? — спросил Турин.

— Может быть, — ответил Садор. — Может быть, мы бежали из страха перед Тьмой, — пришли сюда, а она и здесь настигла нас, и бежать дальше некуда, разве что в Море.

— Но мы больше не боимся, — сказал Турин. — Не все боятся. Отец не боится, и я не буду бояться. Или буду бояться, но скрывать это — как мама.

Садору показалось, что взгляд у Турина совсем не детский. «Да, горе острит острый ум», — подумал слуга. Но вслух он сказал:

— Знаешь, сын Хурина и Морвен, каково будет твое сердце — это Лабадалу неведомо, но раскрывать его ты будешь нечасто и немногим.

И Турин сказал:

— Наверно, лучше не говорить, чего тебе хочется, если это все равно невозможно. Но знаешь, Лабадал, я хотел бы быть одним из эльдар. Тогда бы Лалайт вернулась, а я был бы еще здесь, даже если бы ее не было очень долго. Когда я стану большой, я пойду служить эльфийскому королю, как и ты, Лабадал.

— Да, наверно, ты еще познакомишься с

эльдар, — вздохнул Садор. — Прекрасный народ, дивный народ, и дана им власть над сердцами людей. Но иногда мне думается, что лучше бы нам было остаться темными и дикими, чем встречаться с ними. Эльфы владеют древним знанием, они горды и долговечны. А мы тускнеем в их сиянии — или сгораем чересчур быстро. И бремя нашей судьбы становится нам еще тягостнее.

— А вот отец любит эльфов, — возразил Турин. — Без них он тоскует. Он говорит, что всему, что мы знаем, мы научились у них, и они сделали нас благороднее. Он говорит, что люди, которые перешли Горы только сейчас, немногим лучше орков.

— Это верно, — ответил Садор, — если не обо всех, то о некоторых из нас. Но подниматься тяжело, и падать с высоты больнее.

В тот незабываемый год, в месяце, что у эдайн зовется гваэрон, Турину было уже почти восемь. Старшие говорили меж собой о большом сборе войск, но Турин про это ничего не слышал. Хурин часто обсуждал с Морвен замыслы королей эльфов, зная, что она мужественна и умеет молчать. Они много беседовали о том, что будет, если эльфы победят или, напротив, потерпят поражение. Хурин был исполнен надежд и почти не сомневался в победе, ибо не верил, что найдется в Средиземье такая сила, которая устоит пред мощью и величием эльдар.

— Они зрели Свет Запада, — говорил он, — и Тьма в конце концов отступит пред ними.

Морвен не спорила с мужем — рядом с Хурином всегда верилось только в хорошее. Но ее род тоже был сведущ в преданиях эльфов, и про себя она говорила:

«— Да, но ведь они отвратились от Света, и он теперь недоступен им… Быть может, Владыки Запада забыли о них? А если так, разве под силу эльфам одолеть одного из Властей, пусть они и Старшие Дети?»

Хурина Талиона, казалось, подобные сомнения не посещали. Но однажды весной случилось, что Хурин встал утром мрачный, словно увидел дурной сон, и весь день был сам не свой. А вечером вдруг сказал:

— Морвен Эледвен, меня скоро призовет мой долг, и наследник дома Хадора останется на твоем попечении. А людская жизнь коротка, и опасности подстерегают нас, даже и в мирное время.

— Так повелось в мире, — ответила Морвен. — Но что стоит за твоими словами?