Пламя над Персеполем

Но когда в краях, где он побывал, мы пытаемся обнаружить вещественные доказательства его деяний, результаты оказываются поистине жалкими. Он совершал свои подвиги в местностях отдаленных и малодоступных. Быть может, взятая им скальная крепость Аорн и в самом деле находилась в горах на границе Индии, как утверждает отважный Оурел Стейн. Те, кто решится следовать по его (и Александра) стопам, смогут на месте вообразить события, некогда происходившие здесь. А менее решительные, конечно, оценят новые и столь долгожданные открытия археологии. Недавно, при прямом содействии короля Афганистана, мои друзья из Французской археологической миссии, работающей здесь с 1922 г., обнаружили развалины эллинистического города на берегу Окса и приступили к его раскопкам. Так сбылась давняя и заветная мечта французских археологов. Предполагается, что это одна из Александровых Александрий, и предположение, возможно, подтвердится еще до того, как моя книга увидит свет[2]. А пока я воспользуюсь случаем рассказать на следующих страницах об этой работе и вероятных ее результатах, ибо сведения, которые обещают дать эти раскопки — первые успешные раскопки города, заложенного греками в Бактрии, — могут оказаться подлинным переворотом в эллинистической археологии.

Другое, более скромное открытие порадовало меня и древней Пушкалавати, столице Гандхары, которую я копал в 1958 г. Это были (как я полагаю) вал и ров, опоясавшие город в 327 г. до н. э., когда к нему подступили войска Александра. Прошел целый месяц, прежде чем завоеватели смогли взять город. Надежность его креплений и мужество гарнизона, конечно, достойны этого памятника, который сохранила для нас земля. Об этом эпизоде будет также сказано подробнее в дальнейшем.

Не следует, однако, преувеличивать значение археологических фактов, прямо связанных с военными действиями; они только обещают возможность новых открытий. Мы узнаем несравненно больше, если обратимся к отдаленным последствиям похода. Именно эти отдаленные последствия сообщают всему предприятию Александра непреходящее значение и столь многообразный исторический смысл. В несколько месяцев полководец овладел горным Афганистаном и равнинами Пенджаба. Позади оставались основанные им города, где многие поколения после него повторяли на хорошем эллинистическом греческом языке[3] слова старой дельфийской мудрости и выражали новые идеи индийского гуманизма, что и показали недавние открытия. Греческие и несомненно полугреческие правители, преемники Александра в этих пустынных краях, оставили нам замечательные монеты — лучшее из того, что когда-либо создавалось эллинистическими или другими чеканщиками. Эллинизм этот не был шатким прибежищем горсти греческих экспатриотов или же их эллинизируемых вассалов. Сюда приходили волна за волной кочевники из Центральной Азии и оказывались в плену эллинистического мировоззрения. Они строили города греческой планировки, перенимали более или менее успешно искусство греческих художников, я наиболее восприимчивые из этих азийских народов четыре века спустя приспособили греческий алфавит к своим иранским языкам и стали покровителями нового, сложного искусства, в котором проступили черты прежнего эллинизма, оживленные и кое-где измененные под влиянием различных источников.

Одновременно с этими дальними отзвуками персепольской катастрофы и тоже в качестве ее косвенного результата происходили не менее важные, хотя и не столь катастрофичные событии, оставившие заметный след на равнинах Индии и в центре азиатского материка. Я говорю о рассеянии, диаспоре персидских мастеров, из коих многие обосновались со временем в империи Маурьев, империи-продолжательнице, где им суждено было участвовать в создании того, что оказалось наиболее устойчивым и жизнеспособным в индийской архитектуре. Бесполезно гадать, нашли бы дорогу в Индию персидские художники или нет, если бы Александр не разгромил державу Ахеменидов. Связь между тем и другим очевидна, хотя, разумеется, это далеко не прямая, но разнообразно опосредованная вторичная связь. Возможно, это просто удача Александра (неудач он не знал), что армии его занимали одну часть азиатского материка и то именно время, когда другая часть переживала политический подъем и, не имея собственных архитектурных традиций, готова была принять чужие. Ахеменидский Персеполь превратился в почерневшие руины, но за ним поднялась маурианская Паталипутра.