Пламя над Персеполем

По существу, значительны здесь именно различия между персидским и греческим художественным стилем. Подводя итог, заметим, что создатели Парфенона кажутся очень свободными людьми. Панафинейский фриз точно игра; он полон блистательных побед и поразительных ошибок, которые могли позволить себе лишь великие мастера, тех ошибок, что долго еще стимулировали искусство менее одаренных художников. На этом фоне скульптура Персеполя (даже делая скидку на известную архаичность методов) выглядит так, словно ее создавали узники, работавшие под стражей. Они изображали не живых людей, но только типы, творения их чужды эмоций, утомительно безлики. Греки — насквозь европейцы, персы — азиаты [11]. Правда, в VI в. до н. э. греки Анатолийского побережья довольно долго находились под самодержавной властью персов и лидийцев и действительно кое-чем обязаны были Азии. Политическая дисциплина, наложенная на них азиатским образом жизни, несколько ослабленная, впрочем, свободой мореплавания, несомненно, способствовала организации городского быта и развивала склонность к самопознанию, сложившуюся в научную систему такого уровня, какого континентальная Греция достигла только через сто лет. Что же касается искусств, то после VII в. связи с Востоком почти ничем не обогатили греческую пластику и архитектуру. Греков переполняла жажда жизни, сквозь заблуждения и грубые промахи прокладывали они свой путь к художественному совершенству. Персы же были педантичны, они познали все, они были удовлетворены, и взять у них было нечего. Не исключено, что сложные прямоствольные капители Персеполя находятся в одном ряду с капителями Старой Смирны VII в. до н. э. и Массалийской сокровищницы Дельф VI в. до н. э. и органически связаны с ними. Допустимо также видеть в них прототип более поздних капителей стоек Аттала в Афинах и некоторых других построек. Если так, то вопрос — кому все-таки принадлежала роль вдохновителей, ионянам или персам? — может стать предметом академических дискуссий. Мы оставим эти подробности и скажем еще раз, что классические художественные формы дряхлого Востока и мужающего Запада не многим обязаны друг другу.

В ту весеннюю ночь 330 г. до н. э., когда пламя окрасило небо над Персеполем, македонские факелы были поднесены к давно приготовленному погребальному костру. В Персеполе погибла вся средневосточная цивилизация, для которой прошли времена творческих порывов, если она вообще испытывала их когда-нибудь. Эра великих империй, Персидской и Ассирийской, завершалась. И не случайно эти унылые бесконечные вереницы тщательно вытесанных и отполированных солдат и сикофантов по обеим сторонам дворцовых лестниц напоминают нам погребальное шествие.

Тем не менее дальнейшее покажет, что это был еще не конец. Придет время, и неистощимые недра Центральной Азии вновь извергнут толпы скитальцев; мы увидим, как они явятся на персидские земли и установят новые плодотворные связи с классическим Западом. А задолго до них наследники ахеменидской культуры по странной прихоти судьбы двинутся далее на восток за Александром и там, за горами, обретут убежище, где им будет оказано неожиданное покровительство.

После пожара 1. Новые открытия в Бактрии и окрестных землях

Итак, вот что предшествовало пожару в Персеполе. Событие это означало конец исторического эпизода, который следовало бы именовать греко-персидским. Он симметричен, этот эпизод, чем отнюдь не часто дарит нас Клио. Он начался разрушительным вторжением в Европу первого Дария, первого строителя Персепольского дворца. И окончился походом европейцев на Персию в последние месяцы правления последнего Дария, а затем и грандиозным пожаром. В целом эпизод этот представляется на редкость полным и завершенным.

В известной мере так оно и было. Персеполь увидел в 330 г. до н. э, конец целой эпохи. По тогда же он стал свидетелем рождения новой эпохи. В том году Александр остановился как раз на середине своего великого пути в пространстве и времени. Геллеспонт он пересек в 334 г. до н. э. Обратно из Пенджаба повернул в 326 г. Когда он достиг Персеполя, за спиной у него осталось две тысячи миль густонаселенных ближневосточных земель, а впереди лежали дне тысячи миль степей, гор, кочевий, затерянных в летучих песках, и за ними область новых, неведомых городов. Новые проблемы обступили его там, в глубине Азии; решать их должен был не столько полководец, сколько государственный деятель.